Всходы взойдут,
что политы кровью,
ужас и месть
будут плодами.
Вырастет конунг,
зверь благородный,
как дерево смерти.
Земли и море
в страхе заплачут.
Дикие строки пророчества катились волнами, повторяемые сотней голосов, чуть отстающих друг от друга. Высокие и тонкие, как паутинка, влажные, как струи дождя, холодные, как лед, густые, как грозовые тучи, гулкие, как пещеры под землей, глубокие, как корни гор, это были голоса древних великанов, что когда-то во тьме прошедшего приносили здесь человеческие жертвы и оставили в камнях святилища немалую часть своей силы. Всякая война и вражда человеческого рода – жертва Векам Великанов, уступка дикому духу, которая не дает этой нечеловеческой силе угаснуть совсем. И сейчас древнее племя камней ликовало, довольное жертвой. Горячая кровь согрела уснувшие сердца, омыла ослепшие взоры, дала глянуть в будущее и увидеть там новое торжество!
Голоса камней умолкли, на площадке святилища наступила тишина. Горм держал в руке жертвенный нож, последние капли крови срывались с полузасохшей дорожки на клинке и падали в костер.
– Боги… дали нам пророчество, – наконец произнес Горм, и его веки дрожали, точно не могли выносить свет огня. – Они сказали: мститель родился в доме конунга. И остался старшим, пережив лишь одну зиму. Это – сын конунга Стюрмира. Бергвид сын Стюрмира. Ему едва исполнился год, когда погибли все мужчины его рода. И он вырастет мстителем за квиттов! Он отомстит за нас.
Некоторое время стояла тишина.
– Только он? – произнес один из стоявших поодаль.
Огненные отблески играли в желтых глазах, освещали резковатое уверенное лицо и пятнадцать рыжих кос, связанных на шее в общий хвост, сияли золотом на наконечнике копья, которое говоривший держал в руке, опираясь концом древка о площадку.
– И больше никто? – снова спросил Вигмар Лисица. В голосе его звучал вызов: он был решительно недоволен пророчеством. – И бесполезно собирать войско и готовить оружие? За нас отомстит лишь годовалый ребенок?
– Сейчас ему больше, – поправил другой воин, с черными бровями, которые сходились на переносице и придавали синим глазам вид стрел, что бьют точно в цель. – Сейчас ему три года. Он живет со своей матерью в усадьбе Нагорье. Это у южных рубежей Медного Леса. Я его там видел.
– Три года! – протянул Асольв сын Фрейвида. Он не показался из мрака, и казалось, это вздохнула сама темнота. – Пока он вырастет… «Годы пройдут…» Так было сказано? Это сколько же годов должно пройти?
– А нам надо сидеть с женщинами и ждать, пока конунг-мститель научится ходить? – с тихой злобой, ясно обещавшей неповиновение, произнес Вигмар Лисица.
– Боги не любят торопливых, – наконец ответил Горм. – Наш жребий готов. Племени квиттов начертаны норнами злые года. Судьбы не оспоришь. Но можно помочь судьбе. Я сам воспитаю нашего будущего конунга. Я сам выращу дерево мести. И как непоправимо наше нынешнее бессилие и поражение, так неотвратима будущая сила и победа! Так сказали нам боги!
Люди молчали. Море мрака обступило площадку, и казалось, последних людей из племени квиттов затопляют те злые годы, которые предстоит пережить.
Чем дальше Даг и Гельд ехали на юг вдоль восточного побережья, тем ближе была война, и знаки этого приближения становились с каждым днем все заметнее. В усадьбах, принявших первых гостей еще два года назад, появилась новая волна беженцев с юга. Дома стояли переполненными, вдоль прибрежных троп везде виднелись шалаши из жердей и еловых лап, волокуши, наскоро вырытые неглубокие землянки, дымки костерков. Перепуганные беженцы не знали, пора ли им остановиться или надо бежать дальше, и при первом же тревожном слухе были готовы сняться с места.
Окрестности усадьбы Тингваль, где жил отец Дага, Хельги хёвдинг из рода Птичьих Носов, были так плотно изрыты землянками, что Гельду вспомнился Эльвенэс – самое крупное поселение Морского Пути. Вокруг старой усадьбы за последние пару лет выросло множество новых двориков и домишек. Вдоль всего берега сплошной чередой висели растянутые на кольях сети – «точно мы собираемся ловить Змею Мидгард», как смеялся Даг. И цены на хлеб и прочее съестное, как по привычке выяснил Гельд, здесь стали почти как в Эльвенэсе.
