Так, раздумывая над собственными чувствами и ломая голову над извечным вопросом «Что делать?», я отправилась на работу.
Посетителей было мало, и вечер показался бесконечно долгим. Отсидев положенные пять часов, мы вернулись домой. Вскоре у Светы зазвонил телефон.
Она что-то внимательно слушала, как вдруг лицо ее вытянулось:
– Она в порядке? Она вообще, где сейчас?!
Поговорив еще с минуту, она повесила трубку и рассказала:
– На девку из «Парадайса» дома напали. У нее выходной был, пошла в душ, а когда вышла, – в комнате мужик в маске был. Он на нее с ножом и напал. Она кое-как вывернулась и, в чем мать родила, побежала в клуб. Голая, рука вся в крови! Сейчас ее в госпиталь увезли – швы накладывать.
– А мужика-то поймали? – спросила я.
– Не-а, убежал. По комплекции и по цвету кожи – вроде кореец.
– Ничего удивительного. Тут извращенцев – пруд пруди. Ну, и дела! И как теперь домой ходить и спать там, в одиночестве?! – забеспокоилась я.
– Не знаю, – бледнея все больше, ответила Светка.
Мы решили, что по приходу на квартиры бойфрендов будем отзваниваться друг другу. Конечно, пользы от этого мало, но так все же спокойнее.
Проходили недели.
С Санни я так и не решилась порвать и постепенно решила: будь, что будет.
Контракт у него заканчивался в сентябре, после чего он должен был возвратиться в Америку. Так что у нас оставалось еще месяца три в запасе.
Прошло две недели после нападения «маньяка». Рецидивов не было, и мы немного успокоились, когда случилась новая напасть. Эмигрэшка.
Уж и не знаю, чего именно они хотели добиться, но в этот раз по клубам с проверками они не ходили. Лишь поставили условие: после закрытия клубов у нас было ровно пятнадцать минут, чтобы вернуться домой. Если они встречали кого-то из девочек на улице после часа пятнадцати – без разговоров усаживали в машину и увозили в эмиграционную полицию, столь знакомую мне не понаслышке.
Как вы понимаете, с бойфрендами мы могли встречаться только в клубах и ночевать все оставались в «клубном» доме. Продолжалась подобная канитель где-то неделю, и мы уже порядком устали от этого «строгого режима». Нам, уже привыкшим к комфорту, эта неделя показалась чем-то, вроде тюрьмы.
Однажды мы заметили, что на главной улице больше не видно привычных машин с «мигалками». Мы со Светкой и «Деревней» призадумались. На тот момент только у нас троих были бойфренды и, соответственно, иное место для ночлега. Вот мы и решили разработать план по переброске тел в нужное место дислокации:
– У меня таксист знакомый есть, – задумчиво проговорила «Деревня».
– А толку-то?! Вдруг эмигрэшка все-таки где-то пасет? Они и такси проверяют, – отмела я ее план.
– А я… в багажнике, – не унималась она.
Мы прыснули от смеха, живо представив упитанную Инну, скрючившуюся в маленьком закутке.
– Ну, попробуй, – дали мы добро, отсмеявшись.
Инна позвонила таксисту, «ласточкой» нырнула в багажник и была такова. До сих пор я вспоминаю этот ее «нырок» с улыбкой.
– А нам только через «Помойку» можно.
– Ага. Да и то – опасно, – уточнила Света.
Но мы все-таки решили рискнуть, тем более что патрульных машин по-прежнему нигде не было видно.
Дороги к нашему с Санни дому было две. Одна – главная – проходила через остановку в самом центре тауна. Вторая вела через свалку (между собой – «Помойка») и начиналась с дыры в стене, которая окружала весь таун. Ею-то мы и решили воспользоваться.
Кстати, стена, окружавшая таун, стояла там не просто так. Лет тридцать тому назад «Америка-таун» был не чем иным, как самой что ни на есть пресловутой тюрьмой. И домики тамошние потому так и напоминали казармы, что когда-то ими и являлись.
Мы со Светкой дождались трех часов ночи, оделись как можно неприметнее: джинсы, кепки, футболки; и двинулись в путь.
До «Помойки» добрались быстро и без приключений. Там попрощались: идти нам было в разные стороны.
Места подле «Помойной» дороги темные, а освещение – плохое. Пройдя сквозь дыру в стене, мне предстояло сделать еще один выбор: идти по дороге, огибающей таун, или идти вдоль домов, понастроенных прямо у рисовых полей. Свете было проще: к дому Майкла вело множество тропинок – выбирай любую.
