Корчак. Опыт биографии - страница 33
Генрик Гольдшмит, по обычаю той эпохи, искал духовных заветов и у авторов не самого высокого полета. Спутницей всей его жизни стала прочитанная в гимназические годы поэма «Тиртей» забытого ныне Владислава Людовика Анчица. Герой, чьим именем названа вещь, хромой поэт, приезжает на помощь Спарте, которая сражается с мессенцами. Вооруженный одной только лютней, он с таким пылом призывает спартанцев к бою своей песней, что те под его предводительством атакуют врага. Победа достается им ценой смерти певца. Тиртеевский мотив неоднократно использовался в польской повстанческой литературе, утверждавшей, что долг творца заключается не только в творчестве, но и в активном участии в обороне отчизны. Корчак оставался трогательно верен своим юношеским увлечениям. В 1935 году, когда друзья из Палестины попросили его привести пример патриотического эпоса для еврейской молодежи, он посоветовал им пафосную поэму XIX века, «Тиртея», в переводе на иврит.
Ученика интересовала не только сфера возвышенного. С исключительной для того времени откровенностью, без всякого ханжества раскрывается в «Исповеди мотылька» тема сексуального взросления героя. Автор описывает его эротические томления и сны, физиологические признаки превращения в мужчину, одержимость женщинами, «греховные мысли», беспокойство о том, нормально ли проходит его развитие, стыдливые визиты к врачу. Врач успокаивает его. Велит пить настой ромашки. Избегать горчицы, никотина и мечтаний. Но мечты контролировать трудно. Его завораживает таинственное царство чувственных соблазнов и страсти, рожденной на тротуарах, где падшие девушки зарабатывают на хлеб, торгуя своим телом, а мужчины становятся рабами похоти. Его ужасают собственные желания и перепады настроения – от эйфории до отчаяния. Нет никого, кому он мог бы довериться. Не хватает того самого человека, долг которого – помочь сыну вступить в зрелость; возникает горькая мысль: «Отец с самых ранних лет ребенка должен быть поверенным всех его мыслей и мечтаний, а не отмахиваться от них шутками и презрением, не поручать ребенка нанятым слугам и учителям»{61}.
Тема болезни мецената Гольдшмита здесь не затронута. Та история была слишком личной, чтобы использовать ее в литературе. «Исповедь мотылька», хоть и основана на автобиографических сведениях, носит ярко выраженный дидактический характер; она дает молодым людям понять, что их душевные и физиологические бури – часть естественного процесса развития. Беспокойство вызывает лишь твердая уверенность мальчика в том, что вся сфера эротического – это низкие, животные, греховные порывы, которые ведут человека к падению, за что ему предстоит понести страшное наказание. Дихотомия «чистое чувство – грязный секс» характерна для поэтики той эпохи, однако педагог и психолог ради блага своих юных читателей мог бы и поспорить со взглядами школьника.
Здесь впервые возникает тайна отношения Корчака – не врача и педагога, а мужчины – к своим сексуальным потребностям. В «Исповеди мотылька» он много пишет о душевных переживаниях, но также и о чувственных муках. В его эротических снах появляются женщины. А также мальчики. Вот так сон для психоаналитика: «…рядом с нянькой стоит мальчик лет семи, и другой – лет девятнадцати, обнаженные. В открытую дверь видны какие-то женщины в блузках. Мне уже надо идти, но тот, девятнадцатилетний, зовет меня. Тогда нянька кладет руку мне на плечо и…»{62}
Наяву он еле сдерживается, чтобы не «обесчестить» служанку, привлекающую его сильнее всех, – Франю. Пытается дать определение своему чувству к Стаху.
Да, это любовь. Когда я держу его за руку – мне приятно, а он это знает и чувствует. Когда гуляем на перемене, я обнимаю его и мы болтаем – ни о чем. Это не дружба, а любовь, такая, которую можно испытывать только к девушкам. Сколько девичьего изящества в его фигуре, его кротком лице и движениях. У него порок сердца. Наш класс, и даже некоторые учителя (математик) называют его Анелькой. Видимо, любовь к людям своего пола встречается не только среди девушек
