– Ах ты сволочь… – процедил сквозь зубы Кип, обращаясь к подводной лодке. Он вдруг обнаружил, что странное судно завораживает его. Огромное, багряно-черное в лучах рассветного солнца, оно сейчас было совершенно неподвижно. Вероятно, течения или прилив сняли его с рифа, а потом… что потом? Как вышло, что лодка раздавила старика? Конечно, море могло развернуть ее, когда ялик был еще в полосе рифов, но, Господи помилуй, каким образом она ухитрилась пройти в гавань проливом? Зато теперь – вон, сидит на мели внутри рифа, в кокинской гавани… Кип задумчиво прошел вперед; прибой вымывал песок из-под его башмаков. Наверняка все произошло очень и очень быстро, размышлял он, и старик с перепугу растерялся. А водоизмещение этой лодки? Семьсот, восемьсот тонн? Что-то стукнулось о ботинок Кипа, и он посмотрел вниз. Рядом всплыла серая, ноздреватая масса. Заметив глаз, он понял, что это: отрезанная голова терьера старика. Кип отошел чуть в сторону, и прибой унес голову пса в море.
Старуха тем временем перестала причитать и теперь не отрываясь смотрела на очертания тела под брезентом. Какая-то женщина успокаивала ее.
– Отведите ее домой, – велел Кип женщинам. – И пусть кто-нибудь сходит за доктором Максвеллом…
Они повели старуху в поселок, но та вдруг заартачилась, отчаянно мотая головой и не сводя глаз с брезента, словно ее муж мог в любую секунду откинуть грубую ткань, точно одеяло, и подняться, целый и невредимый.
– Идите, – мягко велел Кип. – Здесь вы уже ничем не поможете…
Старуха посмотрела на него и моргнула, по изрезанному глубокими морщинами лицу хлынули крупные слезы.
– Я расскажу ему, – вдруг проговорила она устало. – Расскажу. Массанго!
Одна из женщин осторожно взяла ее под руку.
– Массанго! – повторила старуха, зыркнув в сторону подводной лодки. И позволила увести себя домой (она жила на берегу гавани неподалеку), двигаясь как сомнамбула. Кип проводил ее взглядом, озадаченный только что услышанным. Что это было? Какое-нибудь дьявольское заклинание? По Фронт-стрит к ним катил помятый зеленый грузовичок-пикап. Съехав с дороги на песок, он сбавил скорость. Из пикапа вылез Мур и пошел через пляж к констеблю.
– Кто это? – спросил Мур, и Кип заметил темные круги вокруг глаз друга, как будто Мур спал всего пару часов.
– Кифас, рыбак, – ответил констебль. – Вряд ли ты знал его…
Мур посмотрел на брезент, которым был прикрыт труп, вскинул глаза и уставился на подводную лодку.
– Как это произошло? – спросил он со странной интонацией в голосе.
– Вероятно, течения освободили лодку, и она налетела на ялик старика. Теперь смотреть на беднягу не очень-то приятно, – Кип взглянул на кучку островитян, стоявших поодаль. – Все свободны. Мне нужны два человека нести тело, остальные могут идти по домам.
– Боже мой, – пробормотал Мур, едва толпа рассеялась. – Я увидел с балкона, как эта штуковина вошла в гавань, и когда увидел толпу на берегу, то сразу понял – беда, но я не знал…
– Ну что, понесем к его преподобию? – К ним подошел какой-то мужчина.
Кип хотел было согласиться, но потом отрицательно помотал головой, глядя куда-то за плечо островитянина.
– Пожалуй, это ни к чему, – наконец сказал он.
Все повернулись в ту сторону, куда смотрел констебль. На песке, среди длинных утренних теней, стояла, опираясь на тонкую черную трость, высокая, худая фигура, вся черная: черное одеяние, такая же черная кожа – сплошная чернота, лишь сияли отраженным светом круглые стекла очков. Человек этот помедлил и неторопливо двинулся к собравшимся, вонзая трость в песок перед собой. На шее у него Мур заметил что-то блестящее. Это был стеклянный глаз на длинной цепочке. Ни на кого не глядя, Бонифаций наклонился над телом и приподнял брезент. Он быстро перекрестился, прикрыл труп грубой тканью, прошел мимо Мура и констебля и уставился на подводную лодку – так, как если бы смотрел в лицо старинному врагу. Его глаза на миг вспыхнули, потом превратились в маленькие щелки.
– Надо понимать, этот корабль прошел по проливу между рифами,
– сказал Бонифаций. Он дышал прерывисто, словно ему не хватало воздуха.
