…народ есть продолжение своего короля, только на более низком и слабом уровне множественности. Они меня любят, ибо все вещи в природе стремятся к единству, к высшему единству со своим источником…
Белкула уже наелась, и ее явно клонит ко сну.
…люди имеют лишь смутное представление о вечной и абсолютной Форме Справедливости. Поэтому в большинстве государств правосудие несовершенно. Но я, будучи светочем добродетели и чистоты и постигнув суть вечности, хорошо представляю себе, что есть совершенная справедливость. Без ложной скромности могу назвать себя знатоком во всем, что касается управления при отсутствии законов.
– То есть, – вырывается у Колпачка, – те люди, которых сбросили со скалы, они не нарушили никаких законов? Они просто вам не понравились?!
Собравшиеся за столом Лено в напряжении замирают над чашами для омовения пальцев.
– Он имеет в виду, ваше величество, что ему не совсем понятна ваша мудрая политика в области литературы.
– Спасибо, господин канцлер, – говорит Коммодус. – Позвольте, я объясню. Всякое искусство есть отдаление от реальности, правильно? Но реальность есть отдаление от истины, то есть от мира Форм, доступного здесь только мне. Искусство развращает душу, потому что оно уводит от правды, преувеличивает и клевещет, заставляет нас чувствовать недовольство собой и жизнью. Это были поэты, те трое, которых мы сбросили со скалы. Для их же блага.
Сладкий крем встает Колпачку поперек горла.
– Первый, тот еще рифмоплет, писал сонеты. Кошмарные, надо заметить, сонеты: нудные и тоскливые. Второй, который, как мне доложили, обосрался прямо в падении, писал любовную лирику. Последним был Олимпиодор, так называемый поэт-сатирик. В том смысле, что он высмеивал всех и вся. В рифмованных куплетах. (Короля аж передергивает при одном только воспоминании.) В конце с ним вышел большой скандал, поднялась шумиха и все такое. С ними, с поэтами, так всегда. Что имеют – не ценят, подавай им все и сразу.
Просвещенный подобным образом, Колпачок понимает, что надо бы прикусить язык. И все же к концу обеда он решается поднять вопрос о судьбе Хильдегард ван Тошнила.
– Может, когда-то давно вы ее приняли в вашем гостеприимном краю? Видите ли, в чем дело, ваше величество, эта дама, о которой я спрашиваю, мать моей госпожи.
Коммодус что-то бессвязно бормочет и исступленно целует скатерть. За него отвечает Лено:
– Госпожа аббатиса, – говорит он, – посетила наш остров однажды. Вверенный ей монастырь расположен на острове Далборг, всего в нескольких милях к северу.
– Аббатиса, вы говорите?
– Да, аббатиса Хильдегард.
– БОЖЕ ПРАВЫЙ!
Белкула прижимает руку к груди, стараясь унять бешеное сердцебиение. Однако король, по всему судя, уже оправился от своего кратковременного припадка. Он и не знал, что у аббатисы есть дочь. И такая дочь. Как интересно. Он щелкает пальцами, призывая рабов, чтобы те убрали со стола. Советники поднимаются и выходят. Канцлер берет Колпачка под локоток и очень настойчиво сопровождает его в уютную, даже можно сказать, роскошную тюрьму – оставив Белкулу одну с Коммодусом.
Присвистывая ноздрями и как-то странно согнувшись в поясе, Король-Философ излагает свою доктрину индифферентной Белкуле, олицетворяющей в данном случае безучастную ко всему Красоту:
– Материя, сиречь начало телесное, моя дорогая, есть корень всех зол. (А в смысле телесном природа вас не обделила.) Для людей моего склада основное стремление в жизни – избегать интересов житейских и низменных и упражнять ум в созерцании. (Не хотите примерить этот комплект кружевного белья? Я сам придумал фасон.) Путем очищения… – Он отдувается и таращит глаза, сосредоточенно шаря рукой под своей горностаевой мантией. – …путем очищения человек достигает… во всяком случае, приближается к достижению… высот Божественного Разума И ЭКСТАТИЧЕСКОГО… СОЮЗА…С СОБО-О-ОЙ!
Белкула смотрит на маленького человечка, который истово мастурбирует у ее ног. Он стонет и хрюкает, а она размышляет о том, куда подевался Колпачок. Надо его разыскать. Она встает и выходит из зала, и как только она выходит, в зал устремляется целое стадо подхалимов-придворных. Они знают свой долг перед своим королем; но, к несчастью, они не настолько тупы, чтобы не признать рукоблуда, когда таковой попадется им на глаза. В общем, скандал приключился нешуточный. Возмущенные крики несутся по коридорам вдогонку Белкуле. И вот, наконец, она слышит пронзительный визг своего слабосильного друга и спутника, находит темницу, где его заперли, и вызволяет его оттуда.
