– Так точно! Знаю! – вытянулся патрульный, по всему видно, новобранец. Он буквально лучился гордостью, исподтишка поглядывая на попавшихся ребят – мол, не доросли еще до армии. Максим не спускал завистливых глаз с его винтовки, пусть совсем не новой, с треснувшим прикладом, зато настоящей, а не по-детски деревянной.
Второй солдат в это время держал на прицеле обоих пленников, как-то по особенному присматриваясь к Максиму.
– Где-то я уже видел эти штаны, – неуверенно проговорил он. – Господин капрал, не тот ли это пацан, что в нижней квартире шнырял, дверь открыл? Вон и рюкзачок похожий. Тот, правда, на Морскую выбежал… – Он подошел ближе и ткнул Максима стволом, заставляя повернуться спиной. Железо уперлось между лопаток, и Максим самым сердцем почувствовал, как сидящий в патроннике сгусток металла дрожит, словно мечтая вырваться на свободу и поразить доступную, покорную цель.
Стоит только дернуться к забору, так и произойдет.
– Я помогаю товарищу дойти до дома, – с силой проталкивая слова через пересохшее горло, сказал он. – Мы смотрели на войну в порту.
– А что с ним?
– Ногу подвернул, – прошептал Ефрем. Максим понял, что он отвечает механически, не веря в спасение. Кажется, ему уже давно было безразлично, погибнет он или нет, и только боль от раны еще заставляет его ощущать себя живым, а не подданным матери Смерти.
– А это что? – Капрал насмешливо кивнул на кровь. – Краска?
– Порез… Я сам его завязал. Он неглубокий и не помешает мне жить. Я смогу прокормить себя.
– А ну пройдись…
Ефрем оторвался от стены и сделал шаг, изо всех сил пытаясь делать вид, что это ему ничего не стоит. Он отодвинулся от опоры, шагнул снова и вдруг застонал. Раненая нога подогнулась, он упал на колени и закрыл глаза.
– Ну вот, а говоришь… Нехорошо спорить с законом, малыш. Метрику! – Он вывернул карманы жертвы, но в них ничего не оказалось. – Где документы? – прошипел гвардеец и взглянул на Максима.
Того тотчас обыскали, но нашли только его собственный документ – сложенный вчетверо, с пожелтевшим дагерротипом. Капрал долго вертел бумагу в руках, раздраженно сопя, затем записал имя и фамилию в планшете и вернул метрику хозяину, пробормотав что-то вроде: “Далеко от дома ушел, паря…” Солдат в это время проверил каждую складку в одежде Ефрема, но безуспешно.
– Я ее потерял, – бормотал тот. Упираясь руками в колени, он едва сохранял равновесие и почти не открывал глаз. Его лицо было очень бледным и мокрым от пота.
– Имя! – Ефрем назвал, и капрал записал его карандашом сразу в том же планшете. – Давай, действуй. – Старший кивнул бойцу, не спускавшему ребят с мушки. – Все равно упустил одного вора. Так хоть этого несчастного от мучений освободишь.
– Именем Его Величества, исполняя волю предков и букву уложений, – начал солдат, заметно волнуясь и приставив ствол к груди Ефрема. Максим отвернулся. Все пути к бегству были перекрыты, к тому же он почему-то верил, что одной жертвы патрулю будет достаточно. – Избавляя от бесплодных страданий человека и родных его от обузы, дабы дать жизнь новым поколениям сограждан, вверенной мне как патрульному Закона властью… Покойся в мире и не ропщи на живых.
Парень на секунду запнулся – видно, в первый раз совершал ритуал Освобождения – но тут же выстрелил. Уши у Максима на мгновение заложило, резко запахло пороховой гарью.
– Четче, солдат, четче, – строго заметил капрал. – Почему в конце сбился? Плохо выучил формулу? Чтобы сегодня же повторил, завтра утром спрошу.
– Слушаюсь, сударь. Просто я волновался.
– Сам ты сударь… Эх, молодежь! Показывай сумку, – приказал командир, грозно приступая к Максиму. – Тебе везет, – через некоторое время протянул он и жестом приказал подчиненным двигаться. – Иди домой, парень, или на пристань. Там все еще жарко. Глядишь, и поможешь своему народу. Хотя уже поздно, я думаю, выстрелов давно не слыхать… А тут нечего шляться. И кровь с рук отмой, – внезапно усмехнулся он и потрепал парня по плечу. Тот окаменел.
– Смерть, где же я видел эти штаны? – оглянувшись на Максима, протянул один из солдат, тот, что исполнил приговор.
