– Ты чувствуешь причастность к тайнам национальной безопасности. – Вронская, кривляясь, округлила глаза. – Юстас – Алексу. Штирлиц знал, что через десять минут он проснется, и…
Седов схватил трубку зазвонившего телефона и показал из-за стола кулак.
– Замолчи. Нет, простите, не вам. Слушаю вас, гражданка Некрасова. Вы покинули больницу? Но почему? Предчувствие… Ну так дома сидите и никуда не высовывайтесь, если у вас предчувствие! Нет, у меня лично к вам вопросов нет, дело передано другому следователю, возможно, он с вами свяжется позднее. – Швырнув трубку на рычаг, Седов снова схватился за сигареты. И процедил сквозь зубы: – Зря я так, конечно, на коня подсел. Проклятая подследственность. А ведь не поспоришь!
Лика сочувственно наблюдала за мечущимся по кабинету приятелем. И все отчетливее понимала, что она тоже не может вот так просто забыть обо всей этой истории. Ситуация действительно слишком необычная, чтобы выбросить ее из головы. Почему-то очень хочется во всем разобраться…
– Адвокат из больницы смылась, – бормотал Седов, выпуская клубы сигаретного дыма. – Какая-то она со странностями барышня. Но ее интерес в этом деле, наверное, исключен. Екатерину Некрасову Гансу в посольстве рекомендовали. Она вроде с посольством Германии в России давно сотрудничает, то есть в этом конкретном деле абсолютно случайно человек стал участвовать. Но зачем Некрасову в гостиницу к Вассерману понесло? Впрочем, фиг с ней. Что бы я тут ни говорил, это уже не мои проблемы!
Раздавшийся за окном скрежет, сопровождающийся звонким завыванием автомобильной сигнализации, заставил Вронскую пулей броситься к окну.
Так и есть… «Фордик», небесно-голубой красавчик, самый лучший пиджак, зонтик и шубка в одном флаконе, верная железная лошадка – его обидела какая-то гнусная серая «Нива». Вдоль всего бампера «Форда» видна глубокая царапина, кажется, он даже слегка провис от удара.
– Я поняла, с кем я сейчас подерусь, – простонала Лика, выскакивая из кабинета.
В следующую минуту она споткнулась о ведро с побелкой.
Белые брызги на черном костюме смотрелись катастрофически броско.
На ходу отряхивая брюки, Вронская выскочила на крыльцо и с изумлением поняла, что водитель, задевший своим поганым авто ее обожаемую машинку, собирается уехать!
– Да ты свинья! – заорала Лика, бросаясь к «Ниве». Она настигла медленно выезжающую машину, сумела распахнуть дверь со стороны водителя. – Совесть есть? Вообще охамел?
Мужчина за рулем виновато молчал. Но ругаться Лике почему-то резко расхотелось. И даже – с чего бы это? – ей стало стыдно за только что устроенное шоу.
– Извините, пожалуйста, – мужчина похлопал себя по карманам пиджака, – я записал номер «Форда» и собирался возместить ущерб. Но именно сейчас у меня нет буквально ни минуты. Вот мое удостоверение. Федеральная служба безопасности России, майор Мальцев. Я обязательно с вами свяжусь…
Мысль, которая появилась у Лики, когда она тупо смотрела в удалявшийся бампер «Нивы», поразила Вронскую до глубины души.
Она не была связана с сочувствием к раненому «фордику». Не касалась возмущения бесцеремонным сотрудником ФСБ.
Этот мужчина женат?
Только бы он не был женат!
Если у него есть жена, это просто невыносимо…
* * *
Что такое благодарность? Насколько она велика? Может ли жизнь одного человека быть равноценна смерти другого?
Странные вопросы.
И никто на них не даст ответов.
Надо рисковать.
Иначе можно все проиграть.
Но как же невыносимо произносить эти слова. Невыносимо. Пока они не вымолвлены – остаешься человеком. Пара фраз – и ты уже фактически убийца. Этот адреналиновый страх хорош в кино. И отвратителен, если касается реальной жизни.
Зайцев так и не решился. Произнес совсем не те предложения, которые пытался выговорить онемевшими от напряжения губами.
– Как супруга себя чувствует?
Начальник службы безопасности партии оживился.
– Вы знаете, она поправилась! Килограммов на пять уже, слава богу! И волосы отрастают, представляете. У нее аппетит улучшился, сил стало больше. Я считаю, что мы победили. Не боюсь радоваться. Верю, что все самое страшное уже позади. Как же мы вам признательны, вы себе даже не представляете…
