Посочувствовав Косте в его не самой благодарной миссии, Турецкий хотел отправиться восвояси, но оказалось, что Костя не только умнее, но и хитрее Саши. Он как бы между прочим заметил, что не мыслит подобного разговора с Шурочкой без его присутствия. Вот те на! Вот, значит, в чем нужда была! Только этого и недоставало: быть кем — судьей, следователем, плакальщиком или вытиральщиком материнских слез? Какую же роль собирался отвести статисту Турецкому режиссер Меркулов? Но Сашины воинственные восклицания не возымели ни малейшего воздействия на непреклонного в своем решении заместителя генерального прокурора. Он даже осмелился предложить вообще неприличный вариант: всем вместе поехать к Славе Грязнову и втроем, поскольку ближе никого у Шурочки, естественно, нет, поговорить с ней, выяснить причину расстройства и, по возможности, облегчить страдания несчастной генеральши. Черт знает что! Может, он решил и эту проблему: договориться с Грязновым — также возложить на Сашу? Не стоило нервничать: оказывается, именно это Меркулов и собирался предложить ему.
Единственным возражением, которым Саша мог еще козырнуть, было то обстоятельство, что Грязнову именно сегодня не до гостей: он, кажется, поссорился с Грибовой. Меркулов возразил, что все это сущая чепуха, и посоветовал Саше не брать в голову всякие глупости.
Но Турецкий стоял твердо, аргументируя свою позицию тем, что живет в квартире Грязнова и не решится на подобную наглость. Несмотря ни на какие дружеские чувства, Слава имеет все основания предложить ему поменять место жительства. А куда переезжать, может, Костя подскажет? Может, действительно к нему? Тем более и Лидка, его совсем уже взрослая дочь-студентка и в некотором роде даже крестница Турецкого, наверняка обрадуется: такой кавалер под боком. Да она и вообще к Саше с детства неравнодушна…
Только этот последний аргумент и оказался решающим. Грязнова Меркулов решил взять на себя. Но от своей идеи не отказался.
Не придумав ничего лучшего, Турецкий заявил заместителю генерального прокурора, что, как следователь, ведущий весьма сложное дело, находящееся на президентском контроле, больше не может терять времени на сомнительные выяснения чьих-то семейных обстоятельств и должен удалиться в собственный кабинет, который пока еще у него есть, чтобы сесть и подумать о том самом деле, коим он занимается. Потому что чувствует, что именно на этот процесс у него остается все меньше свободного времени.
Саша понял, какими словами готов был возразить Костя, но он только усмехнулся и ушел к окну торжественно и печально мучить свой подбородок, а Турецкий негромко вышел за дверь. Через несколько минут Меркулов позвонил по внутренней связи:
— Езжай домой один.
— Что, испугался? — Саша имел в виду «слухачок-маячок» на днище собственной тачки.
— Нет, я на служебной за Шурой заеду. Грязнов не возражает, он не чета тебе… — И — короткие гудки.
11
Ну уж конечно Грязнов умеет «выглядеть». И этому умению его, скорее всего, частный бизнес обучил. По Турецкому — так сидеть бы на кухне: самое удобное место для душевных излияний. Но Грязнов приказал Денису накрыть стол в большой комнате для чая и… легкого перекусона — все ж народ после работы. Как намек, не более, был открыт мини-бар, вмонтированный в стенку, и в зеркальной глубине его двоилась литровая бутылка водки. Может, даже и не намек, а больше напоминание о тех счастливых и беспокойных днях молодости, когда все они в «минуту жизни трудную» вдруг решали «сообразить» по стаканчику и — отпускало. Тонкий психолог этот Слава Грязнов. И — не прав Олег — совсем он еще не старый…
Сделав свое дело и встретив гостей, Денис отвалил в соседнюю комнату бубнить по-немецки. Помимо предстоящих словопрений, Турецкого мучили еще две проблемы: одна из них — главная — это безопасность Семена Червоненко, а вторая — необходимость встречи с Олежкой. Но если первое зависело уже не от него, а от действий Володи Яковлева и его парней, то второе — целиком от Шурочки.
Меркулов — это было известно всем — человек осторожный и при служебном, «проверенном», так сказать, шофере никогда не ведет бесед, касающихся дела. Поэтому Саша не знал, что успела рассказать ему Шура, если ей это все же удалось, но когда она поставила локти на стол, решительно отодвинув от себя столовый прибор, он понял, что говорить генеральша будет долго и страстно. Однако долгими оказались лишь ее эмоции, а не существо дела. Коротко его можно было бы изложить следующим образом.