«Ну, раз вы так со мной, друзья дорогие, не могли, понимаешь, пяти минут обождать, то и черт с вами! Соберусь не торопясь, поеду на собственной тачке, буду делать вид, что пью, хоть это и очень обидно, но, может, и к лучшему. Зато поем в охотку. А там видно будет. Ну а уж совсем на худой конец, опрокину парочку-другую, кто мне запретит? Гаишники, известное дело, конфликтуют главным образом с гэбистами, их хлебом не корми, дай прижучить антипода-чекиста. А к нам, прокурорским, относятся спокойно. Может, ближе к своим считают. Да в общем-то и работаем мы вместе, в постоянном контакте. Так что можно не бояться, не остановят, а остановят — подмигнут и отпустят».
Саша посчитал деньги. Он, конечно, не Грязнов и миллионами не ворочал, но гордость свою все же имел. Этого не отнять. Покупать Шурочке какую-нибудь крашеную фиговину, которую дети жаркого бакинского солнца выдают за натуральные хризантемы, для красоты присыпанные блестками, джентльмену его типа было как-то негоже. Пусть будет роза. Правда, одна, на хилый букет денег не хватит, но это будет роза. Пятнадцать тысяч как одна копеечка, а? Обидно, но что делать?.. «Ноблэс оближ!» — как говорят французы, что в переводе означает: положение обязывает.
11
На сборище Турецкий прибыл, кажется впервые в жизни, первым из гостей. Если не считать, конечно, Олега, Шуриного младшенького. Пока Саша вручал свою пунцовую розу и они втроем толкались в прихожей, Шура неожиданно установила, что он ниже Альки чуть ли не на десяток сантиметров. Ну конечно, сын-то для нее всегда будет маленьким, несмотря на почти двухметровый рост.
Олег подмигивал, кивая на мать, мол, не стоит ничего сегодня принимать всерьез, но Саша видел по его глазам и впалым щекам, что ему самому нелегко приходится, сильно устает мужик. Всего три, что ли, дня его не видел, а уже заметно, как-то опал лицом Олежка. Знать, и утренние пробежки не шибко помогают.
А в доме шли последние приготовления к торжественному ужину.
Олег нарезал широким японским ножом какую-то копченую вкуснятину, Шурочка раскладывала веера на больших тарелках, а Саша искал на столе свободные места и пробовал их втиснуть. Заставлено все было до упора, по-русски. Как говорится, все, что есть в печи, на стол мечи. Какой-нибудь вшивый иностранец в обморок бы упал. У них ведь как? Съел салат — принесут ветчинки. Ее слопал — еще чего-нибудь подадут. И лишнего не остается, и для обжираловки не так уж много продукта требуется. А Россия, хорошо еще если половину в мусоропровод спустит, зато в конце застолья набьют целлофановые пакеты — и в холодильник. Целую неделю потом можно завтракать и ужинать. Конечно, какой зарплаты тут хватит!
Бурчал Саша себе под нос, а сам понимал: чистая фигня все то, о чем он сейчас думал. И праздник такой у Шуры, может, если не первый, то уж точно — последний. А что еще праздновать-то? Уход на пенсию? Рождение внука или внучки, о которых она только и мечтает? Но там уж папа с мамой командиры. Вот и получается, что немного радости-то впереди светит.
Вытирая руки полотенцем, с кухни пришел Олег, критическим оком оглядел потуги Турецкого, скривил губы в усмешке.
— Да-а… Слышь, ма, ты же говорила, что восемь гостей пригласила, а тут девять тарелок. Зачем?
— Ой, да ну шо вы, хлопцы! Да я разве знала? То ж в самый последний момент выяснилось, будь он неладен!
— Ты о ком, ма? — крикнул Олег на кухню, понимая, что мать не сильно довольна присутствием этого девятого гостя.
— Да есть такой… Ни в жизнь бы не позвала, а он сам напросился, и послать его неудобно. Ну и черт с ним, закуски хватит!
— Ничего себе хватит! — восхитился Турецкий. — Еще и на целый эскадрон останется…
— Вы, хлопчики, давайте-ка проверьте приборы, да про хлеб не забудьте, вечно забываю! А я пошла переодеваться!
— Ма! — засмеялся Олег. — Надеюсь, ты погоны сегодня не станешь на себя напяливать?
— Да какие там погоны! Сдались они мне!
Ох, лукавит Шурочка! Как же, сдались… Всю жизнь к ним топала. Правда в другом: когда притопала, оказалось, что все это, наверно, уже никому не нужно. Однако генеральская пенсия все-таки несколько выше полковничьей, как ни крути. А славной русской бабе под хохлацким соусом хоть бы на пенсии пожить по-человечески…