Консул - страница 3
Дипломаты делают вид. что ничего не замечают. Дамы толкают друг друга, им страсть интересно, как в таком виде посол будет представляться президентше. Но адъютант президента не растерялся, быстро пошел навстречу гостю, взял его вежливенько под руку, шепнул что-то на ухо и вывел его в боковую дверь. На следующий день посол улетел на самолете и больше, говорят, к дипломатической работе не возвращался.
Константин Сергеевич живо представил себе эту картину и захохотал, слушая рассказ Антоныча.
— Да, не завидую я этому послу. Ну, пора, Антоныч, поехали.
Сошли вниз. У подъезда стоял автомобиль "эмка". Блестел как новенький. Антоныч распахнул дверцу. Консул сел рядом с шофером.
Антоныч аккуратно завел мотор, включил первую скорость, плавно тронул машину с места, что и стакан, полный воды, не дрогнул бы, включил вторую скорость, третью. Никакая спешка, никакие уговоры "прибавить газку" не помогали: "Тише едешь, дальше будешь". Машину Вадим Антонович любил, как живое существо. Выезжал всегда с запасом времени. "Вдруг на гвоздь напорется, охромеет, колесо менять придется, а опаздывать не положено. Коли раньше приедем, два круга на площади сделаем. Подвезу к подъезду в аккурат", — говорил он.
— Вот освоюсь с делами, ознакомлюсь с городом и буду сам водить машину, — сказал консул.
— Ну уж нет, нет, — отрезал Антоныч. — Машина мне доверена, а у вас свои дела. Да ее, сердечную, и так загоняли. То на верфь инженеров вези, то на вокзал кого-то встречать, то какой-то срочный пакет в министерство. А она же не семижильная, и машина устает.
Ехали по улочке, по обеим сторонам дома-особняки прятались в садах. Розы перебирались через забор, стлались по тротуару, но ни одна роза не была затоптана, люди обходили их или осторожно перешагивали.
— Чистенький город, приятный, — сказал Константин Сергеевич.
— Ничего не скажешь. И так по всей стране, — отозвался Вадим Антонович. — Вы заметили, какой порядок у них вдоль железной дороги? Шпалы сложены одна к одной, никакого мусора. И народ честный. Машину, мотоцикл, велосипед оставь в любом месте — не уведут, ничего не отвинтят. Во многих домах в деревнях и замков на дверях нет. Потеряешь какую вещь на улице, оставишь где зонтик или трость, иди через несколько дней в бюро находок, и тебе твою пропажу в полной сохранности выдадут. Один иностранец золотые часы на улице обронил: ремешок у него расстегнулся, видно. Через три дня он эти часы получил, уплатив одну марку за хранение. Говорят, что в стародавние времена у финнов за кражу отрубали палец на левой руке, за вторую кражу отрубали всю кисть, а за третью так и правой руки лишали. В магазине не обвесят, не обсчитают. Что и говорить — честный народ.
— А знаете, Антоныч, у финнов есть мудрая поговорка: "Мелкого жулика наказывают, а крупному в ноги кланяются".
— Нет-нет, честный народ, — упрямо повторил Антоныч.
— Народ-то не един, — заметил Константин Сергеевич. — О честности финнов сложены легенды. Это верно. Но знаете, сколько братских могил разбросано здесь? В них покоятся больше тридцати тысяч расстрелянных и замученных революционеров, рабочих и крестьян, поднявшихся в 1918 году против своих угнетателей. Двадцать семейств миллионеров владеют богатствами Финляндии, которые создают им десятки тысяч рабочих. Вы хотите причислить к честным и тех, кто охранял свои богатства, расстреливал соотечественников за стремление жить свободно, избавиться от эксплуатации?
Антоныч промолчал.
Выехали на Сенатскую площадь, которую обрамляли с четырех сторон церковь, здание Государственного совета, университет и ратуша. На площади главенствовал гигантский памятник русскому царю Александру II.
Константин Сергеевич усмехнулся:
— Если по справедливости, то финны должны были бы воздвигнуть памятник Ленину. Никто так страстно и последовательно не боролся за независимость Финляндии, как Ленин. В огне Октябрьской революции русский рабочий класс отвоевал свободу для Финляндии, осуществил многовековую мечту финского народа.
— Что правда, то правда, — согласился Антоныч.
— И посмотрите-ка, Антоныч, памятник "великому князю финляндскому, самодержцу Российской империи" задуман так, чтобы человек чувствовал себя ничтожеством, лилипутом рядом с этим Гулливером, — заметил Константин Сергеевич.
