Мне в самом начале 1837 всего-то девять с небольшим годочков стукнет. И как прикажете «отмазывать» Пушкина? Девятилетнего великого князя фиг выпустят из дворца. Ну ладно, это дело ближайших лет, а пока. Вот чёрт — снова кормёжка. И дёрнул же чёрт напроситься в малолетку!
Всё потому, что хотел над «перебросчиками» поглумиться, думал, они от меня вселения в Рожественского ждут, или в Макарова. Ну, или в Николая под номером два. А тут им такой сюрприз. В великого князя Константина Николаевича оборотиться хочу, полутора годочков от роду. В Костю? — А пожалуйста!
Кстати, за процедурой кормёжки Костика кашей пришёл понаблюдать Николай Павлович, он же Николай Палкин, он же горячо любимый папенька. От скуки я наотрез отказался приветствовать почтенных родителей на иностранный манер. Никаких низкопоклонских папАн и мамАн. Нет! Чёткое советское папа и мама. И как ни бились над произношением и постановкой ударений лучшие умы Российской империи — маленький Константин был неколебим. Даже братец Саша не сумел переубедить двухлетнего упрямца.
Сашка, Сашка, мой милый добрый старший брат. А ведь когда шёл сериал «Бедная Настя» и ты, вернее актёр тебя изображающий, стрелялся на дуэли с бароном Корфом, я кричал: «Мочи его, Корф. Цель в лобешник. Чтоб эта гнида не стала вошью и Аляску не продала». Саша, Саша. А это же я тебя уговорил сбыть «кладовку со льдом» и навлёк на Царя Освободителя проклятия потомков геополитиков. Ну, ничего, в этой реальности — фиг пиндосам, а не Аляска!
К пяти годам великий князь Константин бойко читал и требовал сказок. Французский и немецкий учить отказывался наотрез — закатывал истерики. Царственный папаша пытался сломить характер «юного декабриста», но не преуспел. А уж коль государь император рукой махнул на строптивца, то и остальные отступились. Правда маменька вздыхала и охала, жалуясь фрейлинам на нервы и сердечные припадки, но я был неумолим. А потом родители «сообразили» братца Колю и братца Мишу, и маменьки стало не до упрямца.
Немного доставали старшие сёстры обожавшие возиться с кудрявым херувимчиком: пришлось придумать единственно возможный способ поразмышлять в одиночестве — хваталось игрушечное ружьё или сабля и с криками: «Я солдат. Я на посту! Уходи!» — Ольга и Александра изгонялись куда подальше. Вскоре за Константином Николаевичем начал себя навеличивать, потом отец, а за государем императором, разумно закрепилась слава умного ребёнка, с суровым, воистину царским характером. Шептались даже придворные, мол Константин-то крутенёк будет, не то что наследник Александр. Даже прочили мне авансом польский трон «знающие господа», — раз уж с детства такой вояка и себе на уме, стал быть самый подходящий кандидат на роль усмирителя баламутов ляхов…
Сашка был на девять лет старше, потому драк и конфликтов не было — слишком большая разница в возрасте, чтобы что-то делить. К тому же я, вооружившись сабелькой, продуманно его величал — МОИ ОФИЦЕР и слушался, исполняя «приказы». Николая Павловича, естественно, звал — МОИ ГЕНЕРАЛ, что бате невероятно льстило.
Когда пошёл шестой год, начал продуманно требовать сказок. Помимо народных, мне зачли и «Сказку о царе Салтанс». Я восхитился, потребовал книгу, благо читать уже «выучился», обозвал Пушкина волшебником и детскими нескладными фразами дал понять — хочу познакомиться с великим поэтом. Василий Андреевич Жуковский едва не лишился чувств, когда Костик продекламировал. «Приходи к нам дядя Пушкин. Выпей с нами, вот те кружка. Приводи свою подружку». Более я так не хулиганил. Наставник братца Саши возликовал и занялся также и моим обучением. Рассматривая детские каракули по мотивам творчества Александра Сергеевича, Жуковский переговорил с императором, потрясая моими рисунками с нескладными подписями, и Пушкина таки «доставили» к маленькому почитателю таланта. В большой дворцовой зале собралось всё наше почтенное семейство за исключением прихворнувшей маменьки и младших. Император и цесаревич, первыми пообщавшиеся с поэтом, с любопытством посматривали в нашу сторону.
— Здравствуйте, ваше высочество, — поприветствовал мою особу поэт.
