— Скажу откровенно: не каждого, кто приехал бы проверять нашу практику, мы взяли бы в эту поездку, а вас, Александр Павлович, мы пригласили с большой охотой и благодарны вам за то, что вы приняли наше приглашение и разделили с нами и некоторые неудобства, и удовольствие от поездки. За ваше здоровье, Александр Павлович, и ваше благополучие!
Толя наклонился к моему уху:
— Хорошо излагает, собака, учитесь, Киса!
— Спасибо на добром слове, — сказал Александр Павлович. — Ну, что ж, давайте на этом официальную часть и закончим.
Хорошо было за этим столом.
— Ну и загорели вы! — оглядывая нас, сказал Александр Павлович.
— Да и вас не назовешь бледнолицым братом, — сказал я.
— А у меня загар двойной: морской и вот теперь — горный. Хорошее доказательство как я добросовестно проверял вашу практику — я ведь к вам приехал из Махачкалы.
— А как там наши?
— Оказался трудный случай, как говорят врачи. На стройке их нет, говорят — давно не видели и, усмехаясь, советуют поискать на пляже. Искал и не находил. Я же их голыми не видел. Они сами меня окликнули. Сначала на стройке они бывали, даже кое-что записали и зарисовали, а потом все забросили. Клянутся, что все успеют... Пришлось серьезно поговорить и с ними, и со строителями. Их главный начальник сразу принял меры, как он сказал — прищемил им хвосты — распорядился, чтобы взяли на учет их пребывание на стройке, и пригрозил в случае чего дать им плохие характеристики.
Мы изумились: разве нам нужно брать здесь характеристики?
— Да нет, конечно. Наверное, тамошний начальник не представляет, как это можно без характеристики. Ну, а я не стал его опровергать, так сказать, в педагогических целях.
Официант принес счет, мы, конечно, схватились за карманы, но Александр Павлович не дал нам заплатить: встал, залился краской и сказал официанту:
— Я заказывал обед, я и плачу. — И, обращаясь к нам: Ребята, это я ваш должник.
Вскоре уехала Дюся, Толя вернулся к нам, мы повздыхали и, никуда не денешься, — принялись за отчет по разделу — организация строительства. Оказалось, что Люся уже прослушала этот курс, мало того, она любит этот предмет, охотно бы занималась им, и с удовольствием стала вводить нас в суть дела. Когда она объясняла нам, как составляются различные графики, Толя тихонько мне сказал:
— Это же чисто женское дело — вроде вышивания.
Одолев этот раздел, решили немного отдохнуть, но стояла такая прекрасная погода, что мы махнули рукой на остальные разделы отчета: материалы собраны, написать всегда успеем. Мы никуда не ездили — у большинства уже мало осталось денег, но нам было хорошо и в парке, и на речке, и в предгорьях.
Из парка спустились к речке. Как обычно, с нами не было Жоры и почему-то Мони и Мотиных дам. Да мало ли почему! По ущелью веял прохладный ветерок, и после очень жаркого дня легко дышалось. Разговор то вспыхивал, то угасал, но и молчать приятно. Женя пытался острить, но его никто не поддержал. Настала ночь, когда мы, наконец, поднялись в парк и пошли по домам. Я провожал Люсю. Когда мы вышли на Кабардинскую, от домиков, стоявших вплотную друг к другу, от примыкавших к ним асфальтовых тротуаров, от мостовой, как из печки, пахнуло неостывшим жаром. Люся замедлила шаг.
— Пойдем еще погуляем. Так не хочется спать, — сказала она.
Вернулись в парк.
— Ты видела сено перед Долинским? Мы с Толей однажды днем там поспали. Оно еще не убрано. Можно зарыться в сено и переночевать. Свежий воздух, прохлада, а на зорьке — снежные вершины. Что может быть лучше?
— Сооблазняешь? — спросила она почему-то через два «о».
— Сооблазняю. Если, конечно, не боишься быть скомпрометированной.
— Скомпрометированной? Чем?
— Тем, что я не буду ночевать дома.
— Да сколько раз ты возвращался очень поздно? Если так считать, то я уже давно скомпрометирована.
— Нет, нисколько.
— Ты так уверен?
— Да. Потому что хорошо знаю наших ребят, а они — меня.
— Так почему же теперь я буду скомпрометирована?
— А ты не видишь разницы между поздно вернуться и где-то ночевать?
— А ты еще говорил, что не считаешься с тем, что о тебе думают.
— Речь не обо мне, а о тебе.
