Не обходит Георгий Свиридов в книге "Музыка как судьба" и еврейский вопрос, как неизбежный в русской культуре ХХ века. В принципе ему не интересна национальность любого человека сама по себе. Очевидно, он мог бы рассказать много любопытного о еврейской национальной музыке, о библейской тематике и так далее. Но когда речь идет о русской национальной культуре, Георгий Свиридов не может не отметить то яркое вторжение в стихию другого народа, которое произошло в двадцатые годы, то часто разрушительное воздействие, которое оказали еврейские мастера искусства на чуждую для них, иную по мелодике, по ритмам, по фольклору, по отношению к слову национальную культуру. Очевидно, такое же разрушительное воздействие оказывали и русские чиновники, попадая в культурную стихию малых народов Сибири... Но в Москве и Ленинграде после разгрома дворянской русской культуры, репрессий двадцатых годов по отношению к православной культуре целые десятилетия господствовала интернационалистская, во многом еврейская прослойка, диктующая иные этические и эстетические правила поведения. Вспомним поэзию Багрицкого, Сельвинского, Мандельштама, вспомним появившуюся спустя два десятилетия молодую поросль ифлийцев с их явно глобалистскими, "от Японии до Англии", поэтическими установками. Это было негласное жесткое противодействие не традиционных западников и почвенников, а разных культур с разным, тысячелетиями вырабатывающимся национальным укладом. По-настоящему понимать это противодействие начинаешь, только осознав вековые культурные ценности своего народа. Не может быть совсем беспочвенного искусства, когда мы даем те или иные национальные премии, мы должны понимать, от каких национальных культурных традиций идем. И потому еврейский вопрос Георгия Свиридова интересовал не в его антропологическом или этнографическом выражении, не как факт биографии того или иного писателя или музыканта, а как факт воздействия или противодействия в русской национальной культуре. Для него "еврейство" ощущается как нечто чужое, иное - так же, как "русскость" для инородца. Возникают даже любопытные наблюдения со стороны. К примеру: "Евреи... возненавидели Революцию, как любовницу, которая их разлюбила". Но противодействие Свиридова начинается там, где в былых русских национальных культурных центрах, будь то музыки, живописи или литературы, начинает господствовать иная культурная традиция, уничтожающая все ей чуждое. Точно так же не самые гуманные и образованные талибы совсем недавно уничтожали великие буддистские культурные памятники, не самые гуманные и образованные мусульмане разоряли православные храмы, не самые гуманные и образованные христиане уничтожали языческое наследие своих предков. Все зависело, конечно же, и от уровня культуры господствующей чужеродной прослойки. Ее-то в двадцатые годы у вырвавшихся из местечек в русские столицы евреев тоже явно не хватало. Так что речь у Свиридова в дневниках идет, если отрицательно о евреях, то именно не принимающих культуру другого народа, разрушающих традиции другого народа...
"Большой театр должен быть театром по-настоящему большого масштаба... Театр перестал быть театром прежде всего национальной оперы... Чего стоят некоторые оперы или балеты,.. в которых великие, глубочайшие произведения русской и зарубежной литературы обращены в рыночную дешевку? Кто же пойдет работать в этот еврейский лабаз? Тот, кому недорога жизнь... Там запросто убьют, и тут же ошельмуют после убийства, и опозорят навеки. Судьба Есенина доныне в памяти у всех людей..." Еврейская тема, если и интересует Свиридова, то лишь, увы, как тема глумления над русской национальной культурой. Откажись они от глумления - в двадцатые годы, в тридцатые, в шестидесятые, нынче в передачах того же Швыдкого с его темой "русский фашизм страшнее немецкого" по телеканалу "Культура", то о каком противостоянии может идти речь? Любая национальная культура всегда находит отклик в душе любого русского...
"Во всех почти странах все же хранят фольклор: народную песню, движение, танец, костюм. Мы же - интернационалисты - уничтожили свою древность, свою духовность... Уничтожены почти все храмы. Потеряны бесценные сокровища. Такого не было и во времена Татарского ига..." С сожалением для себя Георгий Свиридов констатирует, что и многие русские участвуют в уничтожении русской культуры. Опять же, еврейство, если и рассматривается им в отрицательном виде, то как катализатор разрушения. Их вечный революционизм, может быть, и полезен в спокойной стабильной среде, где-нибудь в Англии, но в сдвинутой с места, лишенной былых устоев России он становится губительным. Георгий Свиридов цитирует стихи Зинаиды Гиппиус, всегда далекой от еврейского вопроса, но вынужденной, как и Блок, как Бунин, даже как Цветаева в иных репликах периода гражданской войны, признать их чрезмерное участие в революции:
