Конечно, у нас была трагическая история в ХХ веке. Но надо всегда стремиться к истинной правде. Понимать и величие эпохи, и ее обидные промахи.
В. Бондаренко. Ну, а в твоей личной жизни какие события оказались переломными, что повлияло на всю твою судьбу? Кто сделал тебя таким, как ты есть?
В. Бушин. Надо полагать, семья сделала меня таким, как я есть. Мне было всего 12 лет, когда умер отец, но он оказал на меня большое влияние. От него я полюбил Александра Пушкина. Отец любил читать его вслух по вечерам. Жаль, сейчас ушла традиция семейного чтения. Это же остается на всю жизнь. "Полтаву" до сих пор в отцовском исполнении помню. Ну и потом среда, конечно, фабричная и деревенская, воспитывала, потом армия, фронт. Конечно, война повлияла на жизнь. В 1942 году я начал воевать от Калуги. Воевал в связи. Я был радистом, наша задача была - следить за небом, за немецкими самолетами и сообщать далее в зенитный полк обо всех полетах. Потом Смоленщина, Польша. От Гродно вдруг бросили в Восточную Пруссию. Мы, между прочим, с Солженицыным все время где-то рядом воевали. Он в 48-й армии. Я в 50-й. Я знаю весь путь его армии...
В. Бондаренко. Кстати, о Солженицыне. Я с тобой, помню, не соглашался, когда ты упрекал его: мол, и воевал где-то вдали, даже жену к себе пригласил. Он был начальником звуковой батареи. Не ахти какой чин, и никаких тебе блатов. А солдата не спрашивали, где воевать. Одному в пехоту - и сразу в бой. А второй всю войну на аэродроме. А третьего и в СМЕРШ зашлют, тоже не спросят. Как можно упрекать солдата, где он воевал? А Виктор Астафьев или Александр Михайлов, окопники, - и тебя могут также упрекнуть. Мол, что за фронтовик?.. Или артиллеристы, которых много оказалось среди писателей... Не думаю, что Солженицын так уж мог управлять своей военной судьбой.
В. Бушин. Ты сейчас неточен. Я Солженицына в его военной судьбе не упрекал. Я не упрекаю Солоухина, который вообще всю войну в Кремле просидел, в охране. Я не упрекаю Василия Федорова, который всю войну проработал на авиационном заводе. Ты прав, Владимир Григорьевич, судьба по-разному складывается. Но Солоухину не следовало бы говорить безответственные вещи о войне. А Солженицын в письме писательскому съезду называет себя командиром батареи, прошедшим всю войну. Во-первых, не всю войну, на войну он попал только в мае 1943 года. Во-вторых, когда говорят "батарея", имеют в виду батарею артиллерийскую... А ни в чем другом я его не упрекаю. Я же мог совсем не воевать, нестроевым был. Я был младшим в классе, нас было двое - я и Юра Шведов. Всех ребят уже отправили на фронт, а нас не брали. Я ходил в военкомат и разносил повестки призывникам. И как-то прочитал в "Правде" очерк Симонова об одном артиллеристе. Я подумал: физически я несилен, близорук, в очках, но артиллеристом я могу быть... И я решил попроситься в артиллерийское училище. Поговорил с военкомом. Получаю повестку: в артиллерийское училище. Формируется какая-то команда, мы почему-то пешком идем куда-то под Москвой, вдруг оказывается училище химслужбы. Мне это было отвратительно. Но возиться с моими желаниями никто, конечно, не стал. Но я не прошел даже в это училище по здоровью. И меня направили в знаменитые Гороховецкие лагеря. Вот там я хлебнул, конечно, в этих лагерях, почему мне понятен "Один день Ивана Денисовича" Солженицына. В этих лагерях почище было... Там люди и умирали. Это конец 1942 года. Потом уже с маршевой ротой отправили в Калугу, в Мосальск, и там нас разбирали по разным частям. Так я и попал в связисты.
В. Бондаренко. Ты сравнил, Владимир Сергеевич, свои Гороховецкие лагеря с лагерем, описанным Солженицыным. Значит, есть художественная точность описания? Значит, есть литературный талант? И в "Одном дне...", и в "Матренином дворе"?
В. Бушин. Да, конечно, признаю его как художника. Я был одним из самых первых, кто его превозносил. Все его раннее творчество я и сейчас высоко ценю. И сейчас готов перепечатать свою статью о его "Иване Денисовиче". Это сильная вещь. И "Матренин двор". И другие рассказы. Я отдаю ему должное как художнику, но читать его "Красное колесо" невозможно.
