После того, как Анна ушла от Виталия, она стала жить ограниченной во всем, устремленной только на работу жизнью; все-таки она теперь была старшим научным сотрудником, знала твердо, что ей надо делать в лаборатории Ворваня, которая непомерно расширилась, скорее всего это уже была не лаборатория, а отдел, состоящий из нескольких групп, и у Ани была своя группа. Виталий намекнул, что, если она не вернется, у нее возникнут неприятности в лаборатории. Ворвань — ближайший друг его отца, вот-вот будут выборы в академию, а Ворвань надеется быть избранным в члены-корреспонденты, и тут не последнее слово за Суржиковым-старшим; Анна все это знала и без Виталия и прикинула, какие у нее есть возможности сопротивляться. Конечно же, она не полезет на рожон, отлично понимает, кто такой Ворвань, но и она прошла хорошую школу, у нее много печатных трудов, сильная группа; она будет настороже и, если что, сумеет защититься. Но шло время, и никаких неприятностей не было. Ворвань по-прежнему был с ней приветлив, даже, пожалуй, еще больше, чем прежде. Она попросила еще одну ставку лаборанта; можно было обойтись и без нее — Аня привыкла сама ставить опыты, корпеть над обработкой данных, все делать своими руками; уж в чем, в чем, а в трудолюбии ей не откажешь. Да, можно было бы обойтись без этой лаборантки, со ставками всегда трудно, в институтах каждый год сокращение штатов, но у нее была причина для просьбы: одна из сотрудниц уходила в декретный отпуск, но главное, конечно, было в другом — ей хотелось проверить, как к ее просьбе отнесется Ворвань.
Когда Анна пришла к нему, он поднялся из-за стола, одетый, как всегда, в черный костюм. Почему Ворвань носил только черное? Об этом болтали в институте, иногда за глаза его называли Похоронщиком. Кличка пристала, потому что в ней был двоякий смысл: имелась в виду и его траурная одежда, и умение легко и точно расправляться с противником. Поэтому Ворваня побаивались, старались с ним конфликтов не заводить. Он улыбнулся ей, показав здоровые ярко-белые зубы, и, когда протягивал руку, приглашая садиться, манжета белой рубашки задралась и обнажила волосатое запястье; выслушав ее, Ворвань тут же ответил:
— Ставка у меня есть, ищите человека. У вас хорошие результаты, и вам отказывать грешно.
— Спасибо, Кирилл Трофимович.
Она уже шла к выходу, ей вдогонку донеслось:
— А вы, Анна Васильевна, молодец!
Она оглянулась, посмотрела на Ворваня, чтобы понять, к чему относятся его слова, но он уже уткнулся в бумаги, и Анне не видно было выражение его лица, однако она почувствовала — это он вовсе не о работе; то ли в этих словах прозвучало одобрение по поводу ее ухода от Виталия, то ли Ворвань легко разгадал замысел Анны — устроить ему проверку — и поощрил его.
Положение Ворваня было прочным, он пришел в институт чуть раньше Анны, быстро набрал силу; был такой период, когда он добивался, чтобы его лабораторию перевели в институт к Суржикову — благо она располагалась в здании института, — об этом Анне говорил Виталий еще до их женитьбы и потом несколько раз повторял. Но что-то произошло, никто толком не знал, что именно, и лаборатория осталась самостоятельным подразделением, только стала стремительно расширяться. А теперь надвигались выборы в академию, и об избрании Кирилла Трофимовича Ворваня стали говорить как о деле решенном. Нет, с его стороны Анне ничто не угрожало, в этом она убедилась, и потому намеки Виталия делали его в ее глазах еще более ничтожным.
Чем больше проходило времени после ее ухода от Виталия, тем явственней понимала Анна все убожество их совместной жизни, неестественность их сожительства, которое они называли семьей. Она знала Виталия со студенческих лет, его побаивались на курсе, знали: отец — видный ученый-металлург. Вообще он вел себя независимо, нагло и никогда ей не нравился. Теперь, по прошествии времени, она твердо могла сказать, что вышла за Виталия, как говорили в старину, «по расчету»; он давно ее добивался и был в этом настойчив. Когда она решила — Алексей ее бросил, ощутила себя одинокой, беспомощной, Виталий очутился рядом и сразу повел себя так, что она почувствовала: за ним сила. Да еще возникли серьезные неприятности: Аню после окончания института пытались направить на Урал, а она не могла оставить больную мать. «Пойдешь в НИИ», — решительно сказал Виталий. Тогда она сообразила, что одной жить глупо и опасно, одной дорогу себе не пробить, трудно, нужны надежные союзники, даже если ты умеешь прекрасно работать. Ей казалось — все должно быть подчинено
