- Международный симпозиум по некоторым проблемам сельского хозяйства. Решался вопрос о проведении в Москве Международной выставки по кормоуборочным машинам. Это, кстати, моя основная специальность. Теория, конструирование. Читаю курс по этому предмету, веду научную работу.
- Ну, - оживился Яков. - Косилки, стогометатели, да? Я хоть и коренной горожанин, дитя асфальта, но очень люблю косить.
Вот это новость!
- Знаете, это прекрасно - на заре, по росе - вжик, вжик. Правда, признался он добросовестно, - я никогда не косил.
Профессор улыбнулся снисходительно и с чувством превосходства.
- Ну, прекрасно, устраивайтесь поудобнее, - Яков, будто потеплел, похоже, встретил земляка вдали от родины, - вот вам бумага, работайте. А я только провожу товарища Оболенского и снова к вашим услугам.
- Позвольте мне позвонить на кафедру: у меня сегодня лекция, надо предупредить, что я задерживаюсь.
- Конечно, конечно.
Профессор звонит, договаривается с кем-то, чтобы его заменили, а мы выходим в коридор.
- Сережа, - наказывает Яков. - Навести еще раз "графиню", выясни, где и на каком сеансе они были в кино, что смотрели и кто, кроме ее Павлика, мог бы снять квартиру с охраны. Ага? А потом смотайся по-быстрому и к нему.
"Смотайся". Павлик где-то в новом районе живет!
- А как насчет машины?
- Никак. Мы с профессором в музей поедем, с любезными сотрудниками побеседуем.
У подъезда меня окликнула лифтерша Стеша. Устроившись с вязанием на скамеечке в тени больших, пыльных лип, она была вполне настроена на долгий разговор.
- Самой-то нету. К Пашке укатила. И вчера к нему ездила, после вас сразу и сорвалася. А Глафира-то дома. И профессор у них нынче ночевал. Он к хозяйке-то давно клинья подбивает, еще при муже у них шуры-амуры завелись. Я про них все знаю...
- Это откуда же? - спросил я, садясь с ней рядом. Очень мне не хотелось пользоваться таким источником информации, но выбирать не приходилось.
- Откуда! Я у них в дому все равно что своя, уж сколько лет. Глафира-то у ней по хозяйству, по магазинам, а как уборка тяжелая, как грязная работа - они всегда меня зовут. Правда, так при хозяине было, а сейчас-то ей лишний расход ни к чему. И так уж прожилась совсем. Пашка у них с мальства такой балованый, такой балованый, ни тебе забот, ни отказа ни в чем, он и сейчас все тянет. А уж чего тянуть - ничего не осталось. Книжки вон продает, сама стесняется - меня просит. А мне что: снесу, и рублик-два она мне выделит за труды. Не велик доход, а приятно. Да и то сказать - не краду, правда же?
Стеша говорила, пальцы ее ловко вертели блестящие спицы; иногда она замолкала, шевелила губами - подсчитывала петли.
- Теперь у ей одна дорога - за профессора идти. Да он, видать по всему, не больно-то об том мечтает. Раньше-то ему вольготно было Мстислав в гастроли подался, а этот уж тут вьется. Нынче уже по-другому: сама его ловит, а ему старый хомут, конечное дело, без надобности. Опять же к Пашке-балбесу в отцы охота ли?
Разговор со Стешей, вернее, ее монолог, был мне крайне неприятен. Она не стеснялась выворачивать наизнанку семейное белье Всеволожских, даже больше - делала это с каким-то злорадным удовольствием, но и прервать ее я не решался - кое-что полезное из мутного потока ее сплетен оседало на дне лотка. Не сказать, чтобы это было золото, но в нашем положении каждому камешку рад.
В это время к подъезду подлетел ободранный "Москвичок" с надписью по кузову "Специальная", взвизгнул тормозами, как заорал, и остановился. Хлопнула дверца, и в подъезд прошмыгнул какой-то парень в кожаном пиджаке.
- Мишка, фамилию не знаю, Пашкин дружок. Тоже пьяница. И ворюга - два раза сидел уже. Сейчас его Глафира наладит с лестницы.
"Так или иначе, - подумал я, - а все равно всех Пашкиных дружков придется перебирать. Почему же с этого не начать?"
Когда я подошел к дверям квартиры Всеволожских, оттуда и правда слышался шум: громкий, грубый голос домработницы, визгливый лай болонки, какой-то стук.
Я позвонил. Открыла обозленная чем-то Глаша; из-за ее спины вывернулся этот парень: "До свиданья, теть Глаш" - и, оттолкнув меня, вышел на площадку.
