Перелет М. Руста из Финляндии в Москву с посадкой на Красной площади наделал массу шума. Понятие «фурор» тоже подошло бы, если бы пресловутый государственный резон не подмял элементарное милосердие. Юноша совершил почти невозможное – он прошил тысячекилометровую борозду через слывшую чуть ли не самой совершенной в мире систему ПВО и доказал, что жизнь богаче на сюрпризы любой фантазии. Таким, кстати, был мой спонтанный комментарий на вопрос одной гамбургской газеты: поблагодарить бы М. Руста за то, что протер всем очки, и отправить к родителям домой с советом не повторяться. Я искренне надеялся, что советская сторона великодушием по отношению к юноше запечатлит новое мышление в деле. Не только надеялся, но публичными выступлениями старался показать М. Горбачеву преимущества именно такого порядка действий.
Развитие, однако, приняло другое направление. Мне было невдомек, что генеральный искал в ту пору безотказный предлог, позволявший ему взнуздать и засупонить военных. Генералы и адмиралы – не партсекретари в регионах и отчасти в республиках. Здесь перевыборы не назначишь, чтобы «демократически» избавиться от неугодных. И вдруг как манна небесная М. Руст. Нежданный и столь желанный подарок.
Наполеон в деланом гневе швырял на пол драгоценные фарфоровые сервизы. Наш государь принялся расшвыривать головы военных. В отставку отправились министр обороны С. Соколов, командующие ряда военных округов и родов войск, генералы, просидевшие лишнюю пару-другую штанов в центральном и периферийном аппарате управления. «Неблагонадежных» списывали с действительной службы пачками. Исторические параллели просятся на кончик пера. Но они всегда условны и подчас опасны. Не буду их выстраивать. Ограничусь замечанием: легкомоторная «Цессна» М. Руста возымела эффект, которому могло бы позавидовать крыло стратегической авиации США.
Советским вооруженным силам пришлось принять на себя ушаты грязи, как если бы было проиграно жизненно важное сражение. Запевалой выступал М. Горбачев. Его старались превзойти соратники и будущие (или уже тогдашние?) конкуренты. С этого момента армия, авиация и флот утратили репутацию баловней нации и причитающийся солдату в любой стране иммунитет против поношения. Вооруженные силы вошли в трясину затяжного кризиса и нескончаемых реорганизаций.
Мои дальнейшие шаги, как находил А. Яковлев, плохо сообразовывались с обстановкой, не стыковались с преобладавшим настроем. Вот посольство СССР в Бонне, оно знало, что требуется, и засыпало Центр телеграммами, в которых во всех регистрах перепевалась мелодия: М. Руст выполнял диверсионное задание, он был орудием заговорщической группы, вознамерившейся подорвать престиж Советского Союза как сверхдержавы и авторитет его нового руководителя. Где заговор, там без руки НАТО не обойтись. Блок спланировал и провел глубокое зондирование обороноспособности и боеготовности потенциального противника. Низкопробный вздор клался на рабочие столы всех членов Политбюро, чтобы не засомневались: армию и авиацию дерут как сидорову козу поделом.
Данными военной разведки «открытия» дипломатов не подтверждались. Пустое. Бдительность не на высоте. Разведчиков тоже нужно регулярно взбадривать, иначе впадут в дрему. Проморгали одну угрозу, не заставят себя ждать следующие.
В обстановке нагнетавшегося психоза осторожность не была бы лишней. Отведи душу в укромном уголке и успокойся. А я взял и отправил записку генеральному, которая объективно ставила под вопрос правильность его линии в «деле Руста». Мало того, на пресс-конференции в АПН для журналистов, сопровождавших в поездке по СССР федерального президента Р. фон Вайцзеккера, я не пыхтел возмущением по поводу «провокации» и не играл мускулами. Напротив, дал понять, что необратимых решений на тот момент не было вынесено и еще не исключена недраматическая развязка.
В присутствии всего состава Политбюро М. Горбачев дисквалифицировал записку и мои публичные высказывания. Он охарактеризовал ее как недопустимое давление на руководство. Дисциплинарное наказание, однако, понесли следователи КГБ, ведшие «дело Руста». Их обвинили в разглашении процессуальных тайн, о которых до передачи дела в суд или вынесения постановления о прекращении расследования мог быть осведомлен, не считая генсекретаря, только генеральный прокурор. По отношению ко мне ограничились «внушением», совершить которое было возложено на А. Яковлева, и запрещением прилюдно выражать несогласие с позицией М. Горбачева, ставшей теперь позицией Политбюро.
