Это было уважение, привычка к человеку, как привыкают к табаку или соли. И от привычки сложно избавиться. Люди подсаживаются на нее и порой сидят всю жизнь. Так и он. Привык. Но она была невредной для него. Наоборот, рядом с ней он черпал силы, внутри него каждый раз рождался новый человек. Рядом с ней, он чувствовал себя словно с Богом. Словно тот мир, который был за окном квартиры, перестал существовать. Они придумывали свой, новый, где царили спокойствие и гармония. Но это была не любовь.
И даже приехав в Волгоград, он помнил ее. Каждый раз, когда Андрей был с девушкой, каждый раз, когда целовал ее, обнимал, губы просили другого поцелуя, а руки требовали другой талии. И он ужасался. Приходил домой, включал планшет и смотрел на ее фото. И ужас с каждым разом рос, пока не сломал его совершенно.
Все цели в жизни были перечеркнуты, как и перечеркнута сама жизнь. И любовь к Олесе превратила его в раба. Он хотел получить ту эмоцию, когда она целовала его в шею. Заставлял себя вспомнить, но не мог. Он потерял свой допинг, и так стал терять себя.
Оказавшись здесь, в Земстве № 5, Андрей проснулся. И понял, что он один. Без нее. Навсегда. И даже если Олеся окажется перед ним, голая и прекрасная, он пройдет мимо, отдав ей в руки свой пиджак, чтобы не замерзла. Он просто хотел ее спасти, хотел знать, что она в безопасности. Хотел с ней поговорить. Но не как шепчутся с любимой, а как разговаривают с другом.
Андрей понял свои чувства. Он должен ее отблагодарить за то, что она подарила. За те минуту, за то время. Он почувствовал себя ответственным за нее.
Андрей убрал руку с надписи, поднял голову, взглянул на облака и пошел быстро с улицы. Надо было начинать работать.
Глава 15.
Москва
Белослав долго не решался, чтобы войти в комнату, где содержался под стражей Зуйков. Он переминался с ноги на ногу, пожимал плечами, потряхивал головой, пытаясь совладать с собой, мыслями, которые кружили в его голове. В конце он дал знак охране, чтобы дверь была открыта.
Солнцев не стал сажать своего родственника в тюрьму по нескольким причинам. Рассуждал он так. Тюрьмы были переполнены, и все камеры были забиты людьми. Появление там такой фигуры, как Владимир Зуйков было нежелательно. Мог подняться очередной бунт. Тем более ситуация требовала быстрой реакции власти Московии, и близость расположения Зуйкова была кстати.
Владимир сидел на кресле и писал что-то в книге карандашом. Он никоим образом не дал виду, что ему интересно, кто зашел в комнату.
– Почему ты пишешь карандашом, – начал неловко разговор Солнцев, стоя около двери.
– Потому что твой ненаглядный Новогородцев велел удалить из помещения все вещи, при помощи которых я могу покончить жизнь самоубийством. Он решил, что стержнем от ручки я смогу проколоть себе горло. Поэтому оглянись по сторонам – я превратился в аскета.
Белослав послушался совета Владимира и стал оглядывать комнату. Не было зеркал, были сняты шторы, письменный стол был совершенно пуст, никаких канцелярских принадлежностей.
– Да я и не собирался кончать жизнь самоубийством. Должен же я видеть, как падет великое государство Московия, – Владимир пристально посмотрел на Белослава.
– Ты думаешь, это конец? – сев за стол, спросил Белослав.
– Или начало…Тут одно из двух. Это может быть концом Московии как государства. Знаешь, когда государство прекращает существовать для граждан? Когда оно готово убивать их. Когда власть готова убивать. Или может получиться так, что вы уничтожите всех неверных. И начнете воспитывать новое поколение. У которого в памяти сотрутся воспоминания о том, что Москва была столицей России. Но знаешь, что для этого нужно. Нужно сильно испугать свой народ. Так сильно, как это возможно. Новгородцев тебе в этом поможет, – Владимир говорил медленно, не отрываясь от своей тетради.
– Скажи, чтобы ты сделал, будь на моем месте сейчас, Владимир? – спросил Белослав приторным голосом.
– Ты попал в ловушку, Сереж, ты в ловушке. Какой бы ты путь не выбрал сейчас, результат будет один. Тебя либо засудят, либо тебя убьют.
– И других вариантов ты не видишь, – Белослав на секунду заробел.
