Когда Леопольд сделал заявление о выдвижении своей персоны на испанский трон, обстановка накалилась до предела. Франция не скрывала, что не остановится даже перед войной, но не допустит немецкого принца в Мадрид, ибо для нее это означало, что и на востоке, и на за-паде окажутся монархи из династии Гогенцоллернов.
В это самое время Александр с императрицей направился в Эмс, куда он регулярно ездил уже несколько лет по рекомендации врачей. Вместе с августейшей четой был и министр иностранных дел канцлер Горчаков.
На сей раз в Эмс поехала и Екатерина Долгорукова – тайная любовь Александра II, которая после Парижа была неотступно возле императора. Александр, вернувшись со Всемирной выставки, назначил ее фрейлиной жены, и, таким образом, она была обязана посещать все торжественные балы и приемы, на которых бывали Мария Александровна и, разумеется, сам император.
Придворные балы были единственными торжествами, на которых присутствовала фрейлина Долгорукова. Она не выезжала в театры, не бывала на приемах, ведя скромную и замкнутую жизнь. Тем сладостнее и приятнее были для них обоих встречи в бывшем кабинете Николая I, где ее и императора сначала занимала только любовь. Потом Александр стал исподволь посвящать ее в дела государства, потому что именно дела почти целиком занимали его и составляли смысл его жизни. Французский дипломат Жорж Морис Палеолог, аккредитованный в Петербурге в 1880-х годах и бывший послом в России во время Первой мировой войны, так писал об отношениях Александра и Долгоруковой в 1870 году: «Обладая ясным умом, трезвым взглядом и точной памятью, Екатерина Михайловна без труда принимала участие в таких беседах. Иногда даже меткими замечаниями она помогала государю найти правильное решение».
Однако самой большой заслугой ее было то, что царь при ней мог думать вслух… Сознавая свою власть и свою ответственность, Александр II часто замыкался в себе, а с Екатериной Михайловной он мог обсуждать все вопросы, так как понимал, что она существовала только для него и что за ее спиной не таилось никаких интриг.
В то время в Эмсе находился и прусский король со своим министром иностранных дел Бисмарком. Два монарха и два канцлера обсуждали самые разные вопросы, но испанской проблемы, кажется, не касались. А после отъезда Александра из Эмса и Франция, и Германия вроде бы уладили свои отношения. Но вдруг положение катастрофически обострилось. Канцлер Бисмарк, уже находившийся в Берлине, получил от прусского советника Абекена, все еще остававшегося в Эмсе, депешу, из которой следовало, что Вильгельм I отказался поддерживать Леопольда и заверил об этом французов через своего адъютанта. Граф Винценто Бенедетти (представитель министерства иностранных дел Франции) попросил у Вильгельма аудиенцию, но король отказал ему в этом, так как считал вопрос окончательно решенным.
Бисмарк, получив депешу, так отредактировал ее для печати, что она приняла в высшей степени оскорбительный для Франции тон. При желании можно было бы и этому не придать большого значения, но обе стороны хотели войны и превратили Эмскую депешу в удобный повод для ее начала. 8 июля Франция объявила войну Северо-Германскому Союзу, чего только и ждал Бисмарк, уже отмобилизовавший армию и приготовивший ее к стремительному и мощному удару.
Великие державы сразу же объявили о своем нейтралитете, и война, начавшаяся в июле 1870 года, превратилась в поединок между Германией и Францией. Поединок был недолгим и закончился сокрушительным поражением Франции. 2 сентября 1870 года в сражении при Седане армия императора Наполеона III была разбита, а сам он попал в плен1.
Как только весть об этом дошла до Парижа, там вспыхнуло восстание, и 4 сентября Наполеон III был объявлен низложенным. Во Франции вновь была провозглашена Республика, на сей раз – Третья. Она прошла через самые различные периоды и этапы. Одним из них была Парижская Коммуна, просуществовавшая 72 дня – с 18 марта до 28 мая 1871 года. Карл Маркс считал ее первой пролетарской революцией, и потому Тьер, разгромивший Парижскую Коммуну, в трудах историков-марксистов представлялся только с самой отрицательной стороны. Тьер был одним из деятельнейших руководителей Третьей Республики. 24 сентября он прибыл в Петербург в качестве чрезвычайного уполномоченного французского правительства, надеясь получить поддержку России в будущих переговорах с победителями-пруссаками.
