Кемп подошел с Тоссом и Рэзонером к небольшой группе людей, разглядывающих какой-то предмет, лежащий у машины. Холодный свет высветил тело. Вспыхнули камеры.
Кемп подошел достаточно близко, чтобы разглядеть лицо. Он сделал глотательное движение и отступил на полшага назад. Тяжелые черты Арнольда Крауна были едва узнаваемы.
Грузный мужчина со звездой шерифа, в одежде цвета хаки и голубой бейсбольной шапочке сидел на корточках.
– Привет, Барни. Привет, Лью, – поздоровался он с полицейскими и проворно вскочил на ноги.
– Добрый вечер, Туе, – ответил капитан Тосс. – Лью может его опознать.
– Это Арнольд Краун, – уверенно произнес Лью. – Неужели все это из-за того, что он угодил в канаву?
– Канава, похоже, вообще ни при чем. Его сначала избили, а затем пырнули ножом.
Маленький чистенький мужчина поднялся с колен и кисло сказал:
– Больше мне здесь делать нечего. Можете грузить.
– Когда вы сможете дать заключение, док? – поинтересовался шериф.
– Завтра, завтра, – ответил маленький доктор, – вечером люди отдыхают, а не вскрывают трупы.
Он рассмеялся лающим смехом и быстро скрылся в ночи. Люди в белых халатах погрузили тело в машину «скорой помощи». Шериф дал знак человеку, стоявшему около тягача. Тот спустился в канаву, прицепил к «олдсу» крюк, забрался в тягач и вытащил автомобиль на шоссе. В темноте мигали большие красные предупредительные огни его крана.
– Барни, имеются свидетели, прекрасные, хотя и нервные свидетели, – объявил шериф. – Пошли.
Он направился к молчаливой группе на противоположной стороне дороги. Тосс и Рэзонер пошли за шерифом.
Кемп услышал, как Рэзонер негромко спросил у Тосса:
– Перед репортерами? Он обязан допрашивать без газетчиков.
– Обычно да. Но в год выборов честный Гус Карби становится другом прессы.
Вспыхнул яркий свет. Молодая пара предупредительно вошла в освещенный круг. На парне лет восемнадцати были штаны цвета хаки и хлопчатобумажная майка. У него были сильные, загорелые руки, копна каштановых волос, густые бакенбарды и большое, мягкое, еще не сформировавшееся лицо. Парень держал за руку маленькую девушку в джинсовых шортах и полосатой рубашке, ткань которой натягивалась на несдерживаемой лифчиком молодой груди. В ее спутанных темных волосах светлели две белые крашеные пряди. С узкого лица настороженно смотрели близко посаженные глаза. Широкий рот казался вялым и мясистым.
Полицейский вытащил из открытого окна микрофон с длинным шнуром и протянул его шерифу.
– Работает отлично. Дважды проверял. Шериф нажал кнопку, загорелась красная лампочка записи. Он поднес микрофон ко рту и сухим голосом сказал:
– Двадцать пятого июля, десять сорок вечера. Шериф Карби допрашивает свидетелей на месте убийства Арнольда Крауна. Ну, давай, сынок. Как тебя зовут, где живешь?
– Уф... Говард Крафт. Живу в двух милях отсюда, в Стар-Рутс, почтовый ящик восемьсот десять, шериф.
– А ты, девочка?
– Рут Меклер, – тонким детским голоском ответила девушка. – Селэр-стрит, пятьдесят два, Даггсбур.
– А теперь, Говард, расскажи, как ты здесь очутился?
– Ну, у нас с Рут было свидание. Мы покатались сначала, а потом приехали сюда. Мы... раньше мы приезжали сюда много раз. Я, как всегда, поставил машину за амбаром, и мы... забрались по лестнице на чердак.
Один из репортеров захихикал. Девушка крепче прижалась к парню. Карби выключил микрофон и повернулся к журналистам.
– Эти ребята могли смыться и молчать, но они позвонили нам. Если хотите получить информацию, то заткнитесь. В противном случае я проведу допрос в своем офисе.
– Мы собираемся пожениться, – пояснила девушка.
– Продолжай, парень, – сказал шериф.
– Мы как раз сидели около проема. – Говард Крафт показал на амбар. Все повернулись и посмотрели на высокое прямоугольное окно размером пять футов на три. Через его край свешивалось сено.
– Мы с Рути пробыли здесь, наверное, минут пятнадцать, когда подъехал этот «олдсмобил» и остановился прямо перед нами. Они выключили свет и мотор.
– Когда это было?
– По-моему, без десяти девять, шериф. В машине разговаривали мужчина и женщина.
– Ты не слышал, о чем они говорили?
– Они спорили. Кажется, он пытался уговорить ее сделать что-то, а она не хотела. Мы могли уловить только отдельные слова.
