Конец света - страница 9

.

Кеша пришел вовремя.

Сели напротив друг друга на две низкие скамейки; между скамейками уже стояла застеленная газетой табуретка, на которой лежал большой ломоть хлеба и стояли блюдце с огурцами, бутылка водки, два граненых стаканчика и открытая банка жирной свиной тушенки. Из банки торчали две легкие алюминиевые вилки.

Степа невысоко над головой поднял стаканчик, гость его поступил так же, и оба в один миг молча опрокинули стаканчики в рот.

Проглотив водку, Степа недовольно поморщился:

– Странная закономерность: жизнь в государстве начинает портиться с водки.

На душе у Степы было мерзко; тяжелые предчувствия со вчерашнего вечера беспокоили сердце. Степе хотелось пожаловаться на нелегкую, непонятно еще, чем вот-вот готовую обернуться жизнь, и только гордость не позволяла ему делать это торопливо, в самом начале сегодняшней встречи с другом.

– Водка не портится, – пожав плечами, возразил нечуткий Кеша.

Степа рассердился:

– Дурак ты, Кеша. Помнишь, когда-то продавали «столичную», «сучек», «коленвал», «андроповку» – и все по разной цене. А почему? Ты думал об этом?

– Думал, – примирительно ответил Кеша и сказал неправду: он не различал водку по вкусовым признакам, любил пить любую, а от той, что драла горло, ему даже быстрее становилось интереснее и веселее жить.

Выпили по второму стаканчику.

Поставив свой стаканчик на газету, Степа, наконец, потупил взгляд в дальний угол будки, где стояла бочка соленой капусты, и заговорил о главном:

– Слышал вчера?

– Слышал.

– Неужели правда: п….ц всем? – Степа не дал другу времени, чтобы ответить, и, все больше распаляясь обидой по поводу грядущей из космоса несправедливости, в сердцах продолжал:

– Значит так: мало нам революций, коллективизаций, войн, голода-холода, «гекачепе», шоковой терапии… Мы еще должны увидеть, когда всем п….ц? Чтобы на другой день на том Свете рассказывать: интересно было, товарищи и господа; кроме нас, такого еще никто не видел даже в японской Хиросиме!

– Погибнут культурные ценности, – вздохнув, заметил Кеша.

Он уже слегка захмелел, а в таком состоянии Кеша начинал мыслить масштабно.

Степа же, захмелев, напротив, начинал думать узко и эгоистично:

– Значит, все, для чего я карачился, все это теперь куда? Коту под хвост? Негру в жопу? И ничего уже нельзя предотвратить? – он в упор сердито посмотрел на друга, как будто Кеша, а не кусок агрессивной планеты угрожал в ту минуту Степиному благополучию.

Кеша посчитал минуту подходящей, чтобы тоже поделиться наболевшим.

– Если бы ты, Степа, – сказал он, – добавил тогда к моему первоначальному капиталу некоторую сумму…

– И что было бы? – перебил Степа.

Кеша вздохнул, поднял глаза к потолку будки, внимательно осмотрел на потолке все неровности и только после этого ответил – сказал совсем не то, что собирался сказать:

– Было бы у нас с тобой, может, совместное предприятие.

Степа снисходительно посмотрел на друга, а Кеша мстительно продолжал:

– Конечно, вам, олигархам, тяжелее всех придется…

Он завидовал Степиному богатству, а чтобы успокоить совесть, с некоторых пор стал убеждать себя, что Степа разбогател не по правилам, а потому было бы справедливо, если бы он любую половину нажитого добра отдал ему, своему лучшему другу.

Степа уловил в душе Кеши шевеление злого червя и в отместку больно щелкнул собеседника по носу:

– Я тебе, Кеша, денег и тогда не дал, и сроду не дам. Разве что на опохмелку – чтоб долго не мучился.

– Почему?

– Бесполезно. Деньги ты умеешь только тратить, а зарабатывать можешь одним способом.

Как ни сердит был в ту минуту Степа, он вдруг улыбнулся, потому что вспомнил про Кешин «первоначальный капитал», к которому он «тогда», несмотря на отчаянные просьбы друга, действительно, ни копейки не добавил.

Кеша сочетал в себе два взаимно уничтожающихся свойства: он любил деньги и любил выпить. Поэтому денег у него никогда не было, а неудовлетворенная любовь к ним оборачивалась завистью к тем, кто угощал его водкой и при этом, как бы крепко ни угощал, еще и на будущее сохранял в кошельке некоторую сумму. Зависть, конечно, больно жгла душу грузчика овощного магазина, но жила в нем, так сказать, подпольно, на людях была смиренной и неагрессивной – Кеша боялся, что, распахни он до конца душу, благодетели перестанут его