Она так долго ждала его с таявшей с каждой зарей надеждой, что едва верила в его близкое присутствие. Новости распространяются медленно на Черном море, где каждый считает, что всему свое время, а пока любые гипотезы допустимы. Не стал ли американский корсар жертвой одной из тех внезапных и жестоких бурь, к которым привык древний Понт Эвксинский? Или же он был захвачен одной из пиратских флотилий неопределенной национальности, так как грабители этого внутреннего моря состоят из всевозможного сброда? Царские корабли были бессильны против этой нечисти, ибо, внезапно возникая из ночи или тумана, они атаковали, подобно рою ос, и исчезали так же стремительно и бесследно, словно их сдувал порыв ветра…
В начале июня, когда уставшая воевать Османская империя заключила мир с Россией, Осман вернулся с новостью, гораздо менее трагической, чем ожидалось, хотя и достаточно тревожной: бриг захватили русские и отвели в Одессу, где он находится под стражей. А о судьбе капитана ничего не известно.
Более чем вероятно, он стал пленником грозного губернатора Крыма, этого эмигрировавшего француза, ставшего определенно — несмотря на свое имя — более русским, чем все русские, который все свои силы и талант направил на то, чтобы раскрыть богатства Южной России и сделать из Одессы настоящий город: одним словом — герцог де Ришелье.
Близость владения княгини Морузи позволяла Марианне наносить ей визиты, достаточно незаметные, чтобы не привлечь внимания всегда бдительного сэра Стратфорда Кэннинга, и от нее затворница из Хюмайунабада смогла установить связь с Нахшидиль и произвести через нее негласное расследование, давшее положительный результат: американский корсар действительно был пленником губернатора, и султанша призналась в своем бессилии освободить его: не могло быть и речи, чтобы из-за беспокойного иностранца рискнуть нарушить равновесие, еще такое хрупкое, между Портой и царским губернатором.
Получив эти сведения, Марианна быстро приняла решение. Кроме того, эти новости, какими бы неприятными они ни были, все же лучше долгой неизвестности. Снова Язон утратил свободу, но, по крайней мере, жив.
С другой стороны, она так и не получила никаких известий о своем сыне: князь, донна Лавиния и малыш словно испарились, и, когда она попыталась спросить у Османа о месте, где мог находиться его хозяин, управляющий ограничился низким поклоном, заверив, что он ничего не знает, улыбнувшись при этом слишком радостной, чтобы быть искренней, улыбкой. На этот счет он также должен был получить достаточно строгие указания.
Так что Марианна без колебаний велела ему найти быстроходный и по возможности удобный корабль, чтобы отвезти их — ее и Жоливаля — в Одессу. Герцог де Ришелье был когда-то другом и однокашником ее отца по коллежу дю Плесси. Поэтому она ходатайствовала и получила паспорт на свою девичью фамилию, полагая, что герцога могут размягчить воспоминания детства и он пожалует дочери своего старого друга освобождение «Волшебницы» и ее экипажа. Как таковой ей он, во всяком случае, сделал бы это охотней, чем другу Наполеона…
Затем, конечно, надо будет выбраться из ловушки Черного моря, снова пройти Босфор под пушками Румели Гиссар и под носом у английских кораблей, но все эти препятствия Марианна относила к второстепенным проблемам: раз ими будет заниматься Язон, они потеряют значительную часть своей пугающей силы. Самым трудным, несомненно, было вырвать американца у этого важного сеньора, безусловно, смертельного врага любого либерализма, с которым, даже если он унаследовал только третью часть характера своего прославленного родственника, поладить будет затруднительно.
И Марианна ясно представила себе его: надменный, вызывающий, безжалостно угнетающий свое обширное губернаторство, покровитель искусств и роскоши, поразительно образованный, без сомнения, но в повседневной жизни невыносимый.
Опасения, которые ей внушал этот человек, росли для Марианны по мере того, как она шла вперед по кипящим жизнью и деятельностью пристаням. Несмотря на еще сильную жару в этот сумеречный час, торговцы, мелкие служащие, крестьяне, носильщики, матросы и военные толпились здесь, особенно у начала длинной отлогой улицы, ведущей к административному центру города, где над несколькими изящными белыми и розовыми домами в стиле XVIII века сверкали золотые луковицы и колокольни новых церквей.
