— И это правда, сударыня? — спросил он строго, поворачиваясь к графине.
Та подтвердила кивком головы, не смея больше поднять глаза на тех, кто на нее смотрел. Гнетущая тишина воцарилась в комнате. Герцог, машинально постукивая по столу трубкой, смотрел на графиню удивительно пустым взглядом, явно раздираемый между чувством справедливости и настоятельными рекомендациями из Петербурга. Но верх взяла справедливость.
— В таком случае, сударыня, я сожалею, что должен арестовать вас…
Она подняла голову, но не успела выразить протест. Этим занялся кардинал.
— Нет! — сказал он с неожиданной властностью. — Вы ничего не сделаете, герцог! Вы получили из императорской канцелярии приказ облегчить устройство графини Гаше в Крыму… в Крыму, где она должна жительствовать до конца дней своих в обществе полковника Иванова, ответственного за… ее безопасность.
В свою очередь, и герцог нанес по столу мощный удар кулаком.
— Ваше Преосвященство! — вскричал он. — Никто, кроме меня, не относится к вам с таким почтением. Но это не касается Церкви. Это касается моего губернаторства. Я объясню царю, что здесь произошло, и я уверен, что Его Величество одобрит мои действия. Эта женщина будет судима и приговорена.
Кардинал ничего не ответил. Но, взяв Ришелье под руку, он увлек его к амбразуре узкого, кстати, единственного окна, совершенно темного в этот ночной час. Но не света искал Готье де Шазей. Внимательно следившая за ним Марианна увидела, как он поднял руку с блеснувшим перстнем, чья печатка была повернута внутрь ладони, и открыл ее взгляду губернатора, который внезапно побледнел и посмотрел на маленького кардинала с испугом и почтением.
— Генерал!.. — выдохнул он.
— Итак? — спросил священник.
— Я повинуюсь, монсеньор!
— Орден зачтет вам это! Теперь, сударыня, — добавил он, возвращаясь к графине, которая настороженно следила за непонятным разговором со страхом и надеждой, — вы можете вернуться в свой отель и объявить о вашем отъезде завтра утром. Через час полковнику Иванову будет известно, в какой город Крыма надлежит вас сопроводить, и одновременно он получит ваш вид на жительство. Нам только остается восстановить истину в отношении всех остальных.
Он испытующе посмотрел на графиню.
Мадам Гаше с усилием встала, опираясь на свою нелепую трость, словно раненый солдат на ружье. Все ее высокомерие исчезло. Теперь она выглядела как настоящая старуха. И голос ее был почти униженный, когда она пробормотала:
— Я не знаю, кто вы, монсеньер, но я хотела бы отблагодарить вас… и не знаю как.
— Очень просто: соблюсти договор, который вы заключили с мадемуазель д'Ассельна. Вы согласились, не так ли, что бриллиант останется у нее, если вы не вернете пять тысяч рублей? Вы можете их отдать?
— Нет… но если мне одолжат, я, может быть, смогу…
— Вы ничего не сможете! Ваше раскаяние сомнительно, сударыня, а коварство — ваша вторая натура. Вернувшись в отель, вы возьмете камень и отнесете его во дворец губернатору, который вернет его вашей жертве. Так будет надежней…
— Но этого не хочу я, — запротестовала Марианна.
— Тем не менее вы возьмете и сохраните его, это приказ. Вы сохраните его… в память о вашей матери, отдавшей жизнь на эшафоте за попытку спасти королеву… Не пытайтесь понять, я вам все объясню позже. Теперь вы тоже возвращайтесь в отель и отдыхайте, в чем вы так нуждаетесь.
— Я не уйду без моего друга Жоливаля…
Отворившаяся дверь прервала ее речь. Появился Жоливаль, с закрытыми глазами, поддерживаемый тюремщиком, ибо он едва передвигался. Марианна с ужасом увидела, что у него на голове повязка и эта повязка в крови.
— Что с ним? — воскликнула она, бросившись к виконту.
Но когда она подхватила его под другую руку, чтобы помочь дойти до стула, он открыл один глаз и улыбнулся ей.
— Удар по затылку, чтобы заставить меня замолчать… Ничего страшного, но я чувствую себя немного оглушенным. У меня такая мигрень… Если бы вы могли найти стакан коньяка, мое дорогое дитя…
Герцог открыл стенной шкаф, заглянул внутрь, достал оттуда бутылку, затем стакан, который наполовину наполнил.
— Здесь есть только водка, — сказал он. — Может быть, она окажет такой же эффект?
