– Накажи мене, бачка, я глюпий! Ушли шайтаны. Не догнал их Арслан!
– Ну чего ты придуриваешься, царевич? – хмуро отозвался я. – Ты же по-русски лучше меня говоришь. Вставай давай, простудишься еще, а у меня и так верных людей мало. Мои воеводы больше твоего виноваты, а если я их плетью вздумаю поучить, так и не поймут за что.
– Добрый ты, – отвечал вскочивший как ни в чем не бывало чингизид, – вот и не поймут. Чаще бей – и задумываться не станут, за что.
– Так и сделаю, – хмыкнул я. – Что, много казаков ушло?
– Не много, бачка-государь, никак не более пяти сотен.
– Ну и ладно, теперь будем Коломну осаждать. Окружи весь город разъездами своими, царевич, да так, чтобы мышь не проскочила.
– Сделаем, бачка-государь, – сверкнул белозубой улыбкой Арслан.
Коломна за годы Смуты пришла в упадок. Посады ее неоднократно разграблялись, наружные валы совсем обвалились, и лишь кремль несокрушимой громадой высился перед нами. Кремль этот, кстати говоря, очень напоминал московский. Такие же кирпичные стены и башни, такие же зубцы буквой «М». Пока мы двигались к городу, нас догнали основные силы войска с донельзя довольным Вельяминовым во главе.
– Ну что, все трупы обшарили? – неприветливо встретил я его.
– А как же, государь, нельзя промашки государеву делу допустить, – похоже, не понял моего настроения искренне удивившийся Никита. – Все, что на твою долю положено, – все собрал и сохранил!
– Чего там собирать-то, хлам, поди, один.
– Грех такое говорить, государь: не польский лагерь, конечно, как в Мекленбурге, но нам ведь, сам говоришь, на бедность все сгодится. А там и утварь церковная, и узорочье всякое, и меха, и оружие драгоценное имеется.
– Да ладно!
– Да вот, сам посмотри, – проговорил мой кравчий и протянул мне изукрашенный золотом и драгоценными камнями пистолет с кремневым замком.
– Ух ты, – удивился я, – это где же такие делают, интересно?
– Известно где, – отозвался Никита, – в московской Оружейной палате таковые пистоли и пищали прежде ладили. Воевать с ними не больно способно, это верно, а вот для поминка государям иноземным и воеводам – в самый раз.
– Ну ладно, угодил. Что с Коломной теперь делать будем?
– А что с ней делать? Станем в осаду, а ворам предложим выдать Маринку с Заруцким. Если сразу и не выдадут, то через неделю-другую точно сдадутся!
– А коли не сдадутся?
– На приступ пойдем!
– Без пехоты и артиллерии такую крепость не взять, – вмешался в разговор едущий рядом фон Гершов.
– Невелика беда – подождем немцев из Москвы, за неделю-то всяко доковыляют.
– А где Михальский?
– Здесь я, государь, – отозвался Корнилий.
– Хорошо, что здесь; не расскажешь нам, как эту крепость Лисовский взял?
– Известно как: налетели нежданно, ворота не закрыты были, а там – в сабли.
– Ну, у нас так точно не получится: вон ждут нас на стенах.
И действительно, видно было, как из-за зубцов выглядывают головы защитников и поднимается дым от костров, запаленных под котлами с водой и смолою. Похоже, наше внезапное появление и впрямь произвело на врагов ошеломляющее впечатление, и они ждали теперь немедленного штурма. Что же, не будем их разочаровывать.
– Кароль, ну-ка спешивай драбантов и строй, чтобы враги пехоту видели. А ты, Никита, распорядись, чтобы лестницы готовили. Да все равно какие, лишь бы со стен видели, что вы суетитесь.
Наши приготовления не остались незамеченными, а то, что мы не высылаем парламентеров – как видно, и вовсе озадачило защитников. Наконец нервы у осажденных не выдержали, и на стене замахали белым флагом, прося согласия на переговоры. После получения согласия из ворот вышли пять человек, и их тут же окружили мои драбанты. После обыска их препроводили ко мне. Я как раз проголодался и с аппетитом хлебал ложкой только что сваренный кулеш из серебряной миски, одной из тех, что отбили у казаков в лесу.
Пришедшие бухнулись в ноги, но я и ухом не повел, продолжая трапезу. Разговаривал с посланцами от моего имени Вельяминов.
– Государь, не вели казнить, – начали они с обычной формулы.
– Государь милостив, – с достоинством отвечал им мой кравчий, – и коли вы в винах своих повинитесь да выдадите вора Заруцкого с ложной царицей Мариной, то казнить вас не станут.
