«Триста девяносто шесть… триста девяносто семь… триста девяносто восемь…» Он решил, что будет отдыхать через каждую тысячу шагов. Однако, досчитав до семисот, Дик понял, что переоценил свои силы. Он стоял на четвереньках в снегу, дыша тяжело и хрипло; ледяной воздух обжигал легкие, в горле стоял противный железистый привкус. Внезапно жестокая судорога пронзила болью ногу; Дик охнул, вытягивая пятку вперед и разминая сквозь штанину скрученные в комок мышцы. Когда боль успокоилась, он еще долго ждал, боясь, что при попытке встать судорога повторится; но наконец он все-таки поднялся и, прихрамывая, заковылял вперед.
Он сделал еще два привала, прежде чем решился снова выкинуть золото — но опять не все. Ему предстояло перевалить через небольшую возвышенность — небольшую для сильного и здорового человека; но в теперешнем своем состоянии он не надеялся преодолеть ее с тяжелым грузом.
Дик не смог бы сказать, сколько времени занял у него штурм возвышенности; и все же ему удалось добраться до перевала и даже втащить за собой рюкзак, хотя последние три сотни ярдов он полз на карачках. «Теперь будет намного легче», — думал он, глядя на открывавшийся перед ним пологий спуск. Но прежде, чем насладиться этой легкостью, он сделал очередной привал — самый длительный с начала этого дня. На перевале ничего не росло, и развести огонь было нечем; Дик сжевал всухомятку один сухарь — у него были крепкие, нетронутые цингой зубы, не то что у Джима.
Когда, наконец, он заставил себя подняться, силком выдернув сознание из полудремотного состояния, то вдруг заметил, что пурга кончается. Ветер заметно ослабел; снег еще шел, но уже не сек, не хлестал по лицу, а плавно и мягко опускался на белый ковер арктической пустыни. И сквозь это поредевшее снежное кружево Дик различил внизу, в долине, теплые огоньки поселка.
До него было каких-нибудь пять, от силы шесть миль. Выходит, он ошибся в расчетах. Никаких трех дней пути. Всего несколько часов. Несколько часов, и он будет нежиться в тепле и уюте, и поест так, как не ел уже много месяцев, а потом завалится спать на настоящую постель… И золото — хорошо, что он не выбросил все, а впрочем, даже то, что и выбросил, можно будет потом, со свежими силами, отыскать…
И тут он вспомнил о Джиме. О Джиме, который прошел пешком четыреста миль по снежной целине, чтобы отказаться от борьбы и погибнуть в нескольких милях от спасения.
Конечно, весьма вероятно, что Джим уже мертв. А если нет? Вряд ли он идет следом — на сей счет Дик не питал иллюзий. Но если у Джима осталось хоть немного сил, он вполне мог собрать еще веток для костра и поддерживать огонь. Даже если их костер погас, у него были спички, чтобы разжечь новый. Если так, то, наверное, сейчас он еще жив. И будет жив еще… сколько? Пока Дик доберется до поселка, пройдет несколько часов. Какое-то время, пусть небольшое, уйдет на организацию спасательной экспедиции. Со свежими силами, с лыжами и собаками, она доберется до места куда быстрее, чем он шел сюда, и все же это дополнительное время. И все это время Джим не будет знать, что спасение близко. В любую минуту он может пустить себе пулю в висок или просто перестать цепляться за жизнь…
Дик постарался трезво оценить свои силы. Сможет ли он вернуться, ободрить Джима и проделать потом весь путь до поселка? Ведь это почти вчетверо больше, чем он прошел с момента расставания со своим товарищем. Правда, теперь ему нет нужды экономить остатки еды. И он пойдет налегке, оставив рюкзак на перевале. И пурга, считай, кончилась. И, главное, он будет знать, что поселок рядом!
Дик доел сухари. Однако, если он все же переоценивает себя, погибнут они оба… Но, в крайнем случае, можно будет провести еще одну ночь у костра, а утром он со свежими силами двинется в путь.
Он бросил последний взгляд на огни поселка и двинулся вспять по своим еще не занесенным снегом следам.
Идти под уклон было довольно легко, но спуск скоро кончился. Дик на какое-то время закрыл на ходу глаза; он не раз пользовался во время долгого пути этим приемом, давая организму самому настроиться на оптимальный темп. Он дышал ровно и размеренно, не позволяя сердцу сорваться в сумасшедший галоп, после которого по телу разольется ватная слабость, и не останется ничего другого, кроме как упасть в снег. Ветер почти стих, и мороз уже не обжигал, а слегка пощипывал.
