По этому пути начал свое береговое путешествие капитан Бочек. Он сидел в просторной кабине пассажирского автобуса и невольно сравнивал сегодняшнюю быль Колымы с незабываемыми буднями трехмесячного перехода на оленьих нартах из Среднеколымска в Якутск.
Рыжий барьер тайги окаймлял дорогу. Тихая солнечная осень стояла над Колымой. Оголенные вершины окрестных сопок напоминали прибрежные скалы Чукотки. Между ними, взбираясь на склоны, кружа в долинах, пересекая таежные реки, нескончаемым потоком мчалось на юго-восток колымское шоссе, тесное от встречных караванов автопоездов.
— Талая, — предупредил шофер и затормозил машину.
В кабину вошел молодой эвенк. Слипко пристально оглядел его. Эвенк поднял глаза и расплылся в улыбке.
— О, Игната Василич! — поздоровался он. — В город Магадан — едешь, да?
— Здравствуй, Эгет. — Слипко притянул эвенка к себе. — Какой стал взрослый! — вскричал он, тормоша его. — А что поделывает старина Панк?
— Панк вчера на колхозный съезд уехал, — ответил звенк. — Эдуарда Петрович Берзин автомобиль прислал Панку.
Слипко повернулся к Бочеку.
— Не забыли, Александр Павлович, мой рассказ о маленьком Эгете с золотыми камешками и старом Панке, который спас меня от бочкаревцев? Полюбуйтесь: Эгет, сын старого Панка, студент Магаданского педагогического техникума, будущий проводник социалистической культуры в колымской тайге. А старина Панк давно перестал кочевать, вступил в оленеводческий колхоз и больше не верит, что земля подобна человеческому лицу и обрабатывать ее все равно, что ковырять лицо человека. Недавно мы виделись с Панком в Талой, где он председательствует в колхозе. Старик вновь рассказал мне легенду о стране Кулу. Но конец легенды новый, не тот, что я слышал от Панка в двадцать первом году. По словам Панка, Кулу не ушел на высокую ахору, то-есть на небо, а отправился далеко на запад посмотреть, правильно ли там живут люди, увидел много худого и остался с ними, чтобы научить их правильно жить. И зовут его теперь по-иному — Сталин, но Панк знает, что это Кулу, ибо никто так не заботился об эвенках и юкагирах, чукчах и ламутах, коряках и чуванцах, камчадалах и якутах, как мудрый Кулу. И дошло до него капсе, что погибает страна Кулу. Послал он сюда своих помощников-большевиков и назначил над ними начальника Берзина. Построили большевики города, проложили дорогу, стали крепко помогать всем народам. И начала процветать страна Кулу.
Капитан ласково смотрел на Эгета и думал, что пройдет еще несколько лет, и, — кто знает, — может, встретятся на бывшей Ольской тропе два советских гражданина — сын старого Панка и сын капитана Бочека, — вспомнят о буднях своих отцов, о суровых и неповторимых годах освоения, которые уже теперь принадлежат истории. Ибо стремительна, как таежные реки, в своем победоносном движении, облагораживающая дела и поступки человеческие, великая эпоха социалистического строительства.
Они переночевали в гостинице города Атки и на следующий день прибыли в Магадан.
Этот город мог удовлетворить даже требовательного человека. Капитан жил в комфортабельной гостинице, питался в уютном ресторане, где столики были накрыты белоснежными скатертями, а на эстраде играл джазовый оркестр, смотрел в городском театре «Отелло». Магадан шесть месяцев в году был отрезан льдами Охотского моря от всего Союза, вплотную примыкал к тайге, но в нем Бочек нашел все, к чему привык житель советского города: телефон и радио, водопровод и канализацию, ванны в квартирах и трехэтажные жилые дома, парк культуры и два звуковых кинотеатра.
Осмотр музея обобщил впечатления капитана. Он снова услышал страстные слова Молодых, которыми тот напутствовал его отъезд в первую ленско-колымскую экспедицию. Слова инженера сбылись. На месте вьючной Ольской тропы возникли города и автомобильная дорога. Города стояли на золоте. Дорога была тем ключом, которым большевики открыли кладовую Колымских недр.
В открытое окно кабинета директора Дальстроя доносился приглушенный гул города: свистки паровозов, резкие сирены автомобилей, веселые перестуки топоров плотников.
