Сегодня Бутор, по своему обыкновению, с места в карьер стал рассказывать о пикантном случае, с которым столкнулся в последний раз при исполнении своих профессиональных обязанностей.
— Анатомировали мы ребенка, так сказать, новорожденного, но, естественно, мертвого, — заржал он и отхлебнул пива. Отерев со рта пену, доверительно наклонился к Славику — тот неприязненно отодвинулся. — Одна бабенка, между нами, пан режиссер, чертова бестия… так, значит, чтоб не задерживать вас, знай твердила, что у нее был самопроизвольный выкидыш. Работала уборщицей в одном ночном заведении, — он подмигнул левым глазом и ухмыльнулся, как человек, которого на бога не возьмешь, — не трудно себе представить, что жила она не на одну зарплату. — Взмахом руки он заказал себе еще пива и продолжал: — И вот под утро, как только этот вертеп закрыли, — поднял указательный палец, — под утро, вообразите, чем это она там занималась всю ночь, уборщица, — взял у официанта бокал пива, одним глотком опорожнил его до половины, — да-с, чем это она там занималась всю ночь, — он снова заговорщически подмигнул, расстегнул рубашку до самого пупка, мятым, несвежим платком вытер пот со лба и могучей груди без единого волоска, и его обвислые соски затряслись, точно студень, в душившем его хохоте. От него так разило потом, что Славику начисто расхотелось пива. Он отодвинул бокал и поглядел на часы:
— Пожалуй, мне уже пора.
— Минуточку, пан режиссер, еще два слова, — вскинулся доктор Бутор и схватил его за локоть. — Короче, она утверждала, будто ребенок родился мертвым, вам понятно, понятно?
Славик с отвращением выдернул руку из жирных, красных пальцев Бутора; кретин, тупица, скотина, честил он про себя своего собеседника; с каким наслаждением он огрел бы его кружкой по башке.
— Так вот, значит, вскрытием установлено, что ребенок родился живым, понимаете, он дышал, это мы определили по легким, понимаете, легкие были полны воздуха, они занимали всю грудную полость.
Славика от отвращения стало подташнивать, лицо побледнело, обильно покрылось потом.
— Вы вроде как побледнели, пан режиссер, — доктор Бутор вперил в него удивленные, незабудково-голубые глазки, едва проглядывавшие на его одутловатом лице.
— Фу, тут страшная вонища, выйду на воздух, — сказал Славик и, опершись ладонью о доску стола, с трудом поднялся.
— Постойте, я помогу вам. — Бутор быстро прикончил пиво и неожиданно проворно и пружинисто для своего тучного тела вскочил со стула.
— Нет, нет, все уже в порядке, — воскликнул Славик. Одна мысль, что этот «мясник» может снова до него дотронуться, ужаснула его. Но Бутор все-таки не отступился: он подхватил Славика под руку и повел к выходу. И тот не только стерпел его прикосновение, но даже был ему благодарен: без помощи Бутора он едва ли сумел бы дойти до двери. Кружилась голова, тело взмокло от пота, и ему казалось, что слова доктора доносятся до него из какой-то бесконечной дали:
— Так вот, вскрытием установлено, что эта мерзавка…
— Заткнитесь наконец! — взревел Славик. Несколько раз он глубоко вздохнул; помогло. Головокружение прошло, бил озноб, лицо постепенно стало оживать.
— Извините, пан доктор… такого со мной еще не случалось, спасибо вам…
— Ну что вы, пожалуйста, — оборвал его Бутор. — Стоит ли об этом говорить. Мы же люди, как говорится, не так ли? Должны помогать друг другу. Знаете, как оно водится — когда ты мне, когда я тебе. — Он вдруг осекся, растерянно улыбнулся, словно бы понял, что своей добродушной беспечностью допустил бестактность. — Извините, пан режиссер, это ведь только так принято говорить: когда ты мне, когда я тебе, — я вовсе не собирался вам тыкать…
— Что? — спросил Славик недоумевающе.
— Ничего, — сказал Бутор и поспешно добавил: — Вам уже полегчало?
— Да, лучше. Право, вы помогли мне. — Посмотрел на часы: — Господи, я уже должен лететь!
— Да, работа не ждет. А что теперь снимаете, разрешите спросить?
— Один рассказ Бальзака.
Лицо доктора Бутора засветилось уважением и восторгом.
— Значит, французы. Что ж, буду с нетерпением ждать. Вот это народ, правда? Культура… — Он презрительно махнул рукой. — Куда нам с ними тягаться! Н-да, хотя лично я предпочитаю англичан. Господи помилуй, такая глыба Шекспир… — Доктор Бутор благоговейно помолчал, а потом признательно покивал головой: — Скольких людей он поубивал за одно только представление…
