— А чем тебя кормят?
— Бульонами и растертыми кашицами.
В палату заглянула сестра.
— Герр лейтенант, вам остается пять минут до конца визита.
— Не мешайте нам, сестра, — зло прохрипел Тео, сверкнув своим глазом. — Как вы опротивели с вашими заботами! Дайте мне подохнуть спокойно!
Тео закрыл глаз, передернувшись от боли.
— Укол! Укол давай, стерва! И не гони лейтенанта…
Сестра, привыкшая к истерикам тяжелобольных, приготовила шприц с морфием и, приподняв рукав рубашки, сделала обезболивающий укол в восковую руку Тео.
— Герр лейтенант, не задерживайтесь, прошу вас. Видите, как больному плохо.
Тео, услышав ее шепот, разразился проклятиями. Это было ново в его поведении. Рейнгард раньше отличался спокойным и сдержанным характером. Здесь же в бинтах лежал издерганный, измученный болью истеричный человек.
Грубая брань словно сквозняк выдула сестру из палаты.
— Извини, Карл, что я, пригласив тебя в гости, закатываю истерики. Сейчас, после укола, мне станет легче… В Берлине, кроме тебя, у меня никого не осталось. А фрау Отт я не могу пригласить сюда, да и не хочу показываться ей на глаза в таком виде.
— Тео, может быть, что-либо нужно для тебя сделать?
— Единственное, это не жалеть меня. Во всем виноват я сам. Сам вызвался ехать волонтером. А все остальное у меня есть… Много ли нужно калеке? Фатерлянд помнит своих героев… На днях меня посетил сам рейхсминистр авиации. Поздравил с Рыцарским крестом и очередным зваунием. Уход, присмотр за мной великолепные… Но все это ни к чему. Кто я теперь? Калека… Будь у меня «люгер»[23] и сила, чтобы надавить на спусковой крючок…
— Тео, перестань! Все обойдется. Вылечишься. Ну, будешь прихрамывать…
— Не нужно утешений! Я пригласил тебя не за этим. Видишь, что со мной произошло?
Карл промолчал.
— Если не хочешь походить на меня, не торопись в пекло за Пиренеями. Я проклял тот день, когда вызвался туда ехать. Ну, кто он мне, этот недомерок Франко? Отец? Брат? За каким дьяволом мы должны были засыпать бомбами Мадрид, ровнять с землей Гернику? Для чего мы должны были каждый день вести сумасшедшие воздушные бои?
— Нас послал фюрер!
— Фюрер?! — Тео грязно выругался. — Не будь хоть ты идиотом… — Это звучало кощунственно — брань рядом со словом «фюрер». — Когда я закрываю глаза, вижу висящие в воздухе десятки «юнкерсов», «капрони», «савойи». Мы их сопровождали в каждом вылете, и в каждом вылете ввязывались в бой с И-16 и И-15… Как русские дрались! Это был какой-то кошмар, непохожий на рыцарские схватки, которые происходили в шестнадцатом году над Фландрией и Верденом.
Карл был рад, что Тео отвлекся от мысли о своей инвалидности.
Тео чуть помолчал, отдышался и заговорил снова:
— Видел я одного сбитого русского парня. На допросе он молчал. Тогда наши ублюдки изрубили его, как капусту, погрузили в корзину и сбросили с парашютом на аэродром, где базировались русские. Они хотели напугать Иванов, а получилось наоборот. Теперь они дерутся беспощадно, мстят за смерть своих камерадов. Бои идут трудные. Теперь вся надежда на «мессершмитты», — закончил Тео и закрыл глаз.
Карл понял, что утомил майора до предела.
— Извини, Тео, мне пора уходить. Я и так заговорил тебя. Выздоравливай скорее. Мы приедем к тебе с Эрвином Штиммерманом. Он теперь летает в моем звене.
— Спасибо, буду рад. Но не забудь мой совет и просьбу.
«Боже мой, как сломался наш Тео! Это конченый человек… Даже перестал верить фюреру», — подумал фон Риттен, уходя.
Уже на пороге палаты он услышал:
— Прощай, Карл.
Карл оглянулся и увидел, что вся боль и тоска, скопившиеся в истерзанном человеке, выплеснулись из его единственного глаза.
— До свидания, Тео!
Карлу показалось, что он попрощался навсегда.
Встреча с Тео Рейнгардом оставила тяжесть на душе. А через несколько дней ему сообщили: Тео скончался.
Ошеломленный известием, Карл помчался в госпиталь. Но тело Тео уже отправили в морг. Лечащий врач под большим секретом открыл ему, как другу покойного, что майор Рейнгард принял лошадиную дозу снотворного, которое он накопил за все время пребывания в госпитале. Как он ухитрился сделать это без посторонней помощи, для всех оставалось загадкой.
