— Нет ли у вас папироски?
— Есть, курите! — протянул ему пачку.
Подождав, пока он прикурил и сделал несколько глубоких затяжек, я внезапно задал ему главный вопрос, ради которого приехал и которого, по всей вероятности, он не ожидал:
— Скажите, Костенко, какое вы совершили преступление накануне последнего вашего ареста?
Костенко еле заметно вздрогнул, покосился на мои бумаги и зло прошипел сквозь зубы:
— Выдрали мне еще одно дело? Но выйдет, гражданин следователь. Никаких мокрых, дел я не совершал.
— Разве я вас спрашиваю об убийстве? — захватил я его врасплох.
— Дурень я, что ли, не понимаю, куда вы клоните? — стараясь овладеть собой, произнес Костенко.
— Ну ладно! Скажите тогда, где вы были двадцать седьмого августа? — спросил я.
— А вы помните, что ели на той неделе? — ехидно улыбнулся Костенко.
— Вопросы здесь задаю я, а вы обязаны отвечать на них, — строго проговорил я.
— Вот как! Вы меня подозреваете в каких-то преступлениях? — хитрил Костенко.
— Да, вы совершили тяжкое преступление — убили человека, — сказал я ему напрямик.
— Ха! Зря стараетесь, гражданин следователь! — продолжал хорохориться Костенко. — Не удастся вам пришить мне мокрое дело, не было его у меня.
— Ну что ж, если не было, значит, не было, так и запишем, — произнес я спокойно и стал записывать его ответы в протокол.
Мне стало ясно, что Костенко заранее подготовил себя к допросу, поэтому необходимо изменить тактику. И я задал ему конкретный вопрос:
— Сколько раз вы бывали на станции Ульяновка и в селе Владимировке Васильковского района?
— Хм, запутать меня хотите, — начал выкручиваться обвиняемый, уклоняясь от прямого ответа. — Думаете, что скажу: в тех местах не бывал. Дураки давно перевелись. Да, был на станции Ульяновка, ехал через село Владимировну. Ну и что же? Мне запрещено передвижение? А если я бывал в тех местах, то обязательно должен совершить преступление?
Я посмотрел ему прямо в глаза.
— Есть неопровержимые доказательства, разоблачающие вас. Вы совершили убийство возле села Владимировки. Расскажите, как было.
— Нечего рассказывать, я убийств нигде не совершал, — уже тише, поубавив пыл, возразил Костенко.
— Вы напрасно выкручиваетесь. Рано или поздно об убийстве все же придется рассказать. — Я сделал паузу, долгим взглядом окидывая обвиняемого.
Костенко соскочил со стула и, весь напружиненный, как бы готовящийся к прыжку, заявил:
— У меня чистое алиби, гражданин следователь. Двадцать седьмого августа я находился безвыездно у своей сожительницы Надежды Николаевны Кисель, парикмахерши Славгородского сельпо Полтавской области. Она может подтвердить, проверьте. Вам еще придется извиняться передо мной.
«Да, действительно, Костенко голыми руками не возьмешь. Придется проверить, всякое может быть», — думал я, внимательно приглядываясь к обвиняемому.
— Мою Надю, — продолжал Костенко, — обязательно найдите, она у меня что надо. Передайте ей от меня поклончик. Если захочет, пусть принесет передачу. Вернусь оттуда и женюсь на ней. Так и скажите ей. Я люблю ее.
Выслушав обвиняемого, я спокойно сказал:
— Допрашивать вас, Костенко, придется еще не один раз. А сейчас ответьте мне на последний вопрос: куда вы дели фуражку, принадлежавшую убитому?
— Ну вот, опять двадцать пять. Никакой фуражки я не знаю. Не купите меня, гражданин следователь.
Я вышел из-за стола и подошел вплотную к обвиняемому, присматриваясь к берету, скомканному в его руке. Собственно, это был не настоящий берет, а обыкновенная фуражка, только без козырька.
— Что, беретик мой понравился? Законный! — желчно произнес Костенко, напяливая берет.
— Это же не берет, а фуражка без козырька, — спокойно произнес я, не спуская глаз с фуражки. — Скажите, Костенко, откуда у вас эта фуражка?
Костенко стоял молча, словно вдруг потеряв дар речи. Он пытался быстро придумать ответ и не мог.
— Вам что, нечего ответить? — поторопил я его.
— Ах, да, вспомнил, — медленно произнес он. — Эту вещь я выменял у одного парня на папиросы. Из заключенных паренек.
Я вызвал выводного, пригласил понятых, чтобы изъять головной убор Костенко как вещественное доказательство.
