Она никогда больше не появлялась там вплоть до сегодняшнего дня. Конечно, он продолжал звонить и, конечно, доставал ее каждый раз, когда она отвечала, но ей удавалось держать его на расстоянии, и постепенно, постепенно она стала самой собой снова. Не потому, что ее печаль ушла, просто вполне уживалась вместе со всем другим.
Она хотела сохранить все именно в таком виде. Не могла позволить ему утащить ее в беспросветную тьму снова. Поэтому не провела день в больнице, а позвонила в газету и предупредила, что появится только после обеда.
И проболталась почти четыре часа в городе. Попыталась расслабиться таким же образом, как всегда делала. Отключила телефон, пошла в большой книжный магазин на Местер-Самуэльсгатан, отобрала огромную кучу газет и журналов в отделе зарубежной периодики, пусть большинство из этого она могла прочитать совершенно бесплатно у себя в редакции. А потом расположилась в баре Гранд-отеля и заказала себе невероятно дорогой завтрак, хотя уже ела, и просидела там до тех пор, пока все большие мировые события не вытеснили ее личные проблемы на второй план и не низвели их до уровня не важной безделицы. А закончив с этим, прогулялась по ноябрьскому холодку через весь город до расположенной на Кунгсхольмене редакции.
Наказание не заставило себя долго ждать. Оно сразу обрушилось на нее в форме тысячи ожидавших решения редакционных вопросов, телефонных разговоров, которые ей требовалось провести, и прочих дел. Но теперь она была готова разобраться с ними.
Кристина включила свой мобильный телефон. И начала просматривать электронную почту, в то время как он самостоятельно связался с ближайшей мачтой и известил о своем возвращении в Сеть, что в итоге разрушило ближайшие планы Кристины. Поскольку, когда мобильник запищал, информируя ее о тридцати неотвеченных вызовах, она увидела четыре сообщения от практиканта, согласно которым ей звонили из больницы и просили связаться с ними.
Даже если ее сослуживцы почти наверняка забыли бы, что она начала рабочий день с закрытыми глазами, у всех уж точно надолго осталось в памяти, как она закончила его четыре минуты спустя, торопливо прошествовав к выходу с телефоном в руке.
Вильям просидел неподвижно в своем самолетном кресле по крайней мере десять минут, прежде чем в первый раз пошевелился. И навострил уши в надежде по каким-то звукам, обрывкам разговоров понять, где находится и вместе с кем.
Но так и не получил никаких путеводных нитей.
Он услышал только слабый шум реактивных двигателей, жалостное стенание корпуса самолета, когда машина проваливалась в воздушные ямы, но никаких голосов, никаких шагов, ничего, свидетельствовавшего о присутствии на борту кого-то еще помимо него. Что представлялось обязательным условием.
Внезапно он понял, что голоден. Попытался понять, как давно ел в последний раз, но снова без успеха. Во-первых, он не знал, как долго находился без сознания. Во-вторых, получил внутривенное питание через капельницу в больнице, из-за чего желудок, вероятно, позднее, чем следовало, дал знать о себе.
К сожалению, он понятия не имел, который сейчас час, поскольку в противном случае ему, пожалуй, удалось бы оценить, где он находится и куда они собираются доставить его.
Они. Кто же они такие?
Он скосился на маленький пульт перед своим сиденьем. Какое-то мгновение раздумывал, стоит ли нажать на кнопку со стилизованным изображением стюардессы, но посчитал это глупой идеей и отказался от нее. Вместо этого поднялся, слегка ссутулившись (высота кабины вполне позволяла ему стоять прямо с запасом где-то в дециметр), и за два шага доковылял до маленькой двери.
Он колебался. Взвешивал свои возможности.
Даже если благодаря хорошей звукоизоляции фоновый шум был здесь значительно тише, чем в обычном пассажирском самолете, его по-прежнему хватало, чтобы заглушить любые движения. Если кто-то ждал за дверью, он вряд ли услышал, как Вильям встал и подошел к ней. В теории он смог бы получить значительное преимущество только за счет эффекта неожиданности, внезапно перешагнув порог.
Но на практике, с другой стороны, эффект неожиданности уже перестал бы работать еще до того, как он успел воспользоваться им. Он же по-прежнему находился не в лучшем состоянии из-за всей химии, которую запихал в себя за последние сутки, и был далек от своей прежней формы. То, что ему наверняка удалось бы тогда, не стоило даже пробовать сегодня.
