— Какой же это варяг, — усмехнулся Баженов. — Свой человек.
Пришел Устюжаев. Был он чем-то сильно расстроен, нервничал. Едва поздоровавшись, взволнованно сообщил:
— Лицеист Дмитрий Ягал-Плещеев из Нарышкинской больницы исчез.
Якубовский, обычно невозмутимо выслушивающий самые сенсационные сообщения сотрудников, только глаза сощурил. Сухо спросил:
— Как это исчез?
— Ушел из больницы.
— Когда?
— Вчера ночью.
— Сам ушел либо с чьей-то помощью? Удалось что-нибудь выяснить?
— Неизвестно. Медицинская сестра утверждает, что ничего не видела. По-видимому, спала. А доктор, дежуривший ночью, только руками разводит. Вообще-то он шляпа и вряд ли содействовал побегу. Порядочки в этой больнице, я бы сказал…
— Что еще?
— Больного никто из посторонних не навещал. В палату, где лежат тифозные, никого не пускают. Ягал-Плещеев всего дня два тому назад пришел в себя после болезни.
— Как же он мог самостоятельно уйти? — усомнился Баженов. — Тиф же страшно изматывает, это всем известно. Больной после кризиса дней десять на ногах стоять не может, шатается, как ребенок. Тут что-то не так…
— Нет правил без исключения, — сказал Якубовский. — При большом напряжении мог пойти и сразу же после кризиса. Потащился изо всех сил. Что-то его гнало… Это можно допустить.
Якубовский говорил ровным, спокойным голосом, но Устюжаев чувствовал, что человек, которого он любит, сильно огорчен, расстроен, но старается это скрыть. Устюжаев сказал, глядя в пол:
— Моя вина. Не доглядел.
Якубовский заерзал на стуле, недовольно сказал:
— Ну, в этом мы после разберемся. Се важнойчас решить, как нам действовать.
Неожиданное бегство белогвардейского связного очень осложняло положение Володи Корабельникова. В любой момент его могли разоблачить. Если, конечно, беглец успел установить связь с заговорщиками. Если же лицеист бежал из больницы сам, без чьей-либо помощи, то вряд ли он сумел так быстро установить контакт со своими. А если ему помогали?
— Василий Никитич, — сказал Якубовский, повернувшись к Баженову, — немедленно связывайся с Володей. Сообщишь ему последние новости. Ему следует держаться крайне осторожно. И вообще будь к нему поближе, в случае чего придешь на помощь.
Баженов сразу же ушел. Якубовский задумался. Устюжаев тоже молчал. Тишина казалась невыносимой. Пашка испытывал жгучий стыд и боль. Если бы можно было исправить свой промах! Какой угодно ценой, даже ценой жизни…
Якубовский поднял голову, долго смотрел на удрученного Устюжаева. Затем просто и деловито сказал:
— Все может обернуться к лучшему. Давай подумаем, что предпринять, как помешать Ягал-Плещееву попасть к заговорщикам. Что ты скажешь на это?
Устюжаев встрепенулся, с надеждой сказал:
— Далеко от больницы Ягал-Плещеев уйти не мог. Даже если кто ему и помог. Где-то в районе Пречистенки он и нашел прибежище. Думается, нам следует поискать в квартире Коржавиных. Они его близкие родственники и живут по соседству с Нарышкинской больницей. Как вы полагаете?
— С обыском у Коржавиных повременим. Но наблюдение за квартирой установим обязательно. Этим, Паша, займись незамедлительно.
После ухода Устюжаева Якубовский позвонил в Комиссариат иностранных дел и договорился с Одинцом о белогвардейской шифровке. И хотя телефонный разговор был совсем кратким, он взволновал Якубовского. Вспомнилась пора молодости. Она была трудной, скитальческой, тюремной. А они, одухотворенные высокими стремлениями, шли по жизни с гордо поднятой головой. Их, большевиков, связывало кровное братство…
До встречи оставалось чуть меньше часа. Якубовский заказал пропуск для старого товарища и вышел немного пройтись, освежить уставшую голову. У Китайгородской стены, у широкого прилавка книжного развала, Якубовский остановился. Хозяин, сухонький, проворный старичок в кургузом выцветшем пиджачке, стоял на стремянке и выравнивал книжный ряд на самой верхней полке. Завидев покупателя, он спустился вниз.
— Жаль, что намедни ко мне не наведались, — бойкой скороговоркой затараторил букинист. — Была очень редкая книжица, да выхватил ее прямо из-под рук профессор Кукушкин, Иннокентий Николаевич. Может, знаете? Известнейший книголюб…
