— Вручил мне шифровку подполковник, но фамилии его я не знаю, — просто ответил Корабельников. — Я ведь служу не при штабе, а в роте, рядовым.
Мещерский улыбнулся и дружески похлопал юношу по плечу, как бы давая понять, что каверзных вопросов он больше задавать не будет. Спрятав шифровку, Мещерский сказал почти фамильярно, даже с оттенком сердечности:
— Молодец, Митя. Рад, что с вами встретился. Ваши услуги не будут забыты. Россия…
На миг он запнулся, очевидно вспомнив свои недавние разглагольствования о родине и о безразличии к ее судьбе. Однако Корабельников оставался совершенно серьезным, этим самым он давал понять, что не придает вокзальному разговору никакого значения.
Мещерский прибавил, вытягиваясь и расправляя грудь:
— Россия, его высочество государь император щедро отблагодарят своих верных рыцарей. Когда будет восстановлена империя, мы, члены нашего ордена, станем ближе всех к трону…
Все это он произнес торжественно и мрачно, как одержимый. Володе на миг стало смешно. Оба некоторое время молчали. Очевидно, от своих высокопарных разглагольствований Мещерскому стало не по себе. Косясь на собеседника, он с надменной улыбкой вытащил портсигар и, открывая его, с интересом спросил:
— Ну, как там у вас, на Дону? Как воюете? Вы где, Митя, служили?
— Во втором имени генерала Дроздова полку. В нашем взводе на положении рядовых очень много офицеров.
— Да? Кто же? Может, среди них есть мои сослуживцы.
— Вполне вероятно. Есть у нас Берне, Глама-Богдановский. Ознобишин…
— Васька Ознобишин?!
— Нет, Олег. Василий Ознобишин, кажется, его двоюродный брат. Олег Ознобишин как-то говорил, что его брат Василий был командиром Золотой роты. Он очень гордился им…
— Еще бы! — вскинул подбородок Мещерский. — Митя, вы знаете, что такое Золотая рота? Эта рота несла службу в Зимнем дворце, в императорских покоях. Вы кем были раньше, кадетом?
— Лицеист московского лицея имени цесаревича Николая.
— А-а, вот оно что! Я чувствовал, что вы не вполне военный. Родители в Москве?
— Умерли давно. Воспитывался на средства дяди Владимира Николаевича Ягал-Плещеева.
— Когда прибыли в Москву?
— Позавчера, в среду.
— Где поселились?
— На Большой Полянке, в доме номер семь.
Это был точный адрес: в целях конспирации Корабельников снял комнату у вдовы чиновника. Мещерский кивнул головой, задумался. Взглянув на часы, он проговорил:
— Однако нам пора расставаться.
— Чем мне в Москве заниматься? — спросил Володя.
Мещерский усмехнулся.
— Пока ничем. Отдыхайте. На улице старайтесь быть поменьше, можно нарваться на облаву. Ждите распоряжений. По всей вероятности, вы скоро понадобитесь.
Он вынул визитную карточку, разорвал ее по диагонали: одну половинку спрятал, а другую протянул Корабельникову.
— Это вам, — сказал Мещерский. — Человеку, который покажет вторую половину этой карточки, вы обязаны повиноваться беспрекословно. Дисциплина у нас строжайшая. Нарушение тайны организации, отступничество, измена караются смертью. Вы поняли меня?
— Да, да, я понимаю…
— Вот пока и все, — сказал Мещерский, дружелюбно протягивая руку. — Всего вам хорошего! До скорой встречи.
На языке у Корабельникова вертелся вопрос: «Когда ко мне придут?» Но он, понятно, смолчал. Любой вопрос может насторожить противника, в лучшем случае, вызовет неудовольствие. А стоит хоть на миг возникнуть маленькому облачку, как доверие будет поколеблено. Корабельников поклонился, прощаясь, и подал руку офицеру.
— До свидания, Андрей Владимирович.
Они расстались. Корабельников направился к набережной, а Мещерский остался на месте. По-видимому, он знал другой, ему одному известный маршрут.
Смеркалось… Приглушенно доносился церковный звон. На пустыре подростки играли в лапту. На лавочке у забора сидел лохматый дядька, качал мальчонку на носке вытянутой ноги. Время от времени он высоко подкидывал маленького седока. Ребенок испуганно вскрикивал, валился то на один, то на другой бок, но цепко держался ручонками и заливался счастливым смехом.
Как ни был Корабельников занят своими мыслями, он невольно улыбнулся, глядя на эту мирную сцену.
2
Вечером Баженов, Корабельников и Устюжаев по одному пришли к Якубовскому домой.
