– Наташ, а давай – на брудершафт?
Девчонка ничего не сказала, лишь прикрыла веки. Леонид облизал губы. Открытый сиреневый купальник подчеркивал великолепные формы девушки – стройные бедра, плоский животик с темной ямочкою пупка, тугую грудь с торчащими сквозь материю сосочками… Наверное, купальник был на размер маловат.
Арцыбашев поставил стакан… И вот уже губы слились в поцелуе – затяжном, горячем, терпком. Стройное бедро… манящая теплота шелковистой кожи… ямочки на пояснице, тонкая линия позвоночника… Леонид пробежался по ней пальцами, нащупал застежку… расстегнул, обнажив налитую грудь… и тут же накрыл губами сосок, розовый и твердый, поласкал языком, чувствуя, как девушка вздрогнула, встрепенулась, тяжело дыша…
Он уложил Наташу в траву, трепетно и нежно, снова принялся целовать грудь, пупок, шейку… Осторожно стянул трусики, лаская лоно… Девушка изогнулась, прикрыв синие, как небо, глаза пушистыми загнутыми ресницами… Упругие молодые тела слились, какое-то время были лишь слышны стоны, и само небо, казалось, завидовало влюбленным…
А потом оба вольготно раскинулись в мягкой траве под ласковым солнцем.
– Ой, смотри – земляника! – Наташа протянула руку, сорвала красную спелую ягоду, положила в рот. – Умм! Вкусно. Ты что не ешь? Лень подниматься, да? Ну, что ты так смотришь? Прямо даже не знаю, как.
– Ты красивая, – погладив девушку по спине, улыбнулся Магнус. – Очень.
– Отвернись, – сестричка дурашливо надула губки. – Я стесняюсь.
– Меня?!
– Ну, когда ты вот так смотришь. Как наш комсорг на собрании.
– Так ты сама виновата! Говорю ж, слишком красивая. Даже взгляду оторваться трудно… не говоря уже о чем другом.
– Это не я красивая. Это здесь – красиво. От этой красоты все.
Весь Коровий пляж, весь заливной луг был усеян цветами. Розовым сладким клевером, бело-желтыми ромашками, золотистыми купавницами, фиалками, мохнатыми солнышками одуванчиков. Чего здесь только ни росло! Щекотали кожу пастушьи сумки и красно-белые «кошачьи лапки», качающимися на ветру башенками рвались к небу розовато-фиолетовые соцветия кипрея, одуряюще пахли медом высокие стебли таволги. Ближе к воде, за ольховыми зарослями, расползлись, разлетелись, словно круги от брошенного в воду камня, желто-синие иван-да-марья, невдалеке от них виднелась смородина – крупная, черная, налитая…
– Ой, хочу!
Наташа бросилась к смородиновым кустам, как была – нагая. Бежала по колено в траве, средь ромашек и анютиных глазок, и лиловые колокольчики словно б звонили, расталкиваемые ногами бегущей девы – динь-дон, динь-дон…
Какое все-таки хорошее место! И, главное, нет кругом никого. Будто бы и на всей земле – нет. Ароматы пряные кругом, тишина… лишь только слышно, как поют птицы. Жаворонки, малиновки… а вот где-то на том берегу закуковала кукушка.
Вот, деловито жужжа, пролетел полосатый и важный шмель. За ним порхнули стрекозы, прозрачносиние, быстрые, чем-то похожие на боевые вертолеты. Откуда-то взялись слепни – толстые, с зеленовато-радужными глазами… Впрочем, налетевший порыв ветра унес неприятных насекомых прочь.
– Ягоды вкусные вообще! Особенно внизу…
Наташа нагнулась, приняв столь волнующую позу, что молодой человек невольно ускорил шаги. Подошел сзади, провел ладонью по девичьей спинке, погладил загорелые плечики, крепко сжал ягодицы…
– Я просто ягод хотела поесть… Но если ты…
– Тсс! Стой, как стоишь, ага…
И снова томное дыхание… И слившиеся тела. И стоны – все громче, громче, громче… и выше – к самому небу!
На том берегу – почти рядом! – что-то блеснуло. Леонид бросил в рот горсть смородины, всмотрелся, приложив ладонь козырьком ко лбу, защищаясь от бьющего прямо в глаза солнышка. И увидел за соснами… Бело-зеленый четыреста третий «Москвич». Красивый такой, кругленький… Тот, что ехал по дороге от Курессааре. А может, и не тот. Просто похожий. Мало ли «Москвичей»?
– Наташ, там, на том берегу, что – дорога?
– Да, была какая-то, – отрываясь от ягод, девушка вскинула голову, посмотрела… – Ой! И впрямь…
Стыдливо поежившись, Наташа бегом бросилась к сосне и торопливо натянула купальник.
– Вообще-то тут никогда никого не бывает. И дорога там плохая. На машине – едва-едва… Если только кому-то очень надо.
