— Чё это у тебя с рукой?
Бальдур только сейчас понял, что поджимает ноющий большой палец правой руки, инстинктивно помещая его под защиту ладони.
— Да ничего страшного…
— Дай гляну. Иди сюда, — вставать она и не думала, — Да не бойся за велик, никто не утащит. Мой брат бы мог, но он там дрыхнет, пива напился.
Бальдур с полыхающими щеками шагнул вперед. За велик он не боялся нисколько, несмотря на близкое соседство некоего вороватого брата. Подраться Бальдур не боялся даже с парнем на пару-тройку лет старше — сказывалось общение с мальчиками из Кнаппеншафт[4] и мюнхенскими ребятами.
Она схватила его за кисть темной сильной рукой, он сжал губы, когда задели больное место. Пахло от нее резко, не слишком неприятно, но резко — а чем, он понять не мог.
— Вышиб ты его. Из суставчика, понял? Скоро распухнет и посинеет. Хошь, поправлю. За две марки. Или у тебя нет?..
— Как это нет! — возмутился Бальдур.
— Ты сядь.
Он присел на траву рядом с пнем.
— А что ты будешь делать, если придет мой брат и попробует скрасть твой велик? — спросила она вдруг.
— Дам ему в мо… Оййййй!
— Всё.
Бальдур шевельнул пальцем — ничего не болело, осталось только воспоминание о боли.
— Брат говорит, что я дура, — сказала девчонка, — а я и правда дура.
— Почему?
— Две марки вперед не взяла. Теперь зажилишь, да?..
— Да иди ты! — рявкнул Бальдур униженно и зашарил в карманах, нашел пять марок и сунул ей.
— А сдачи нету.
— А не надо, — ответил он в тон, как-то поняв, что такие, как она, берут деньги — любые — как должное, — И спасибо, Ма… — назвать ее так он не мог, смех разбирал, и потому заявил, весь красный:
— По-нашему ты Грета, да? Ну, если покороче?..
— Ага. Еще Марго.
— Это по-французски.
— Ага. По-русски Рита буду.
— Ты и в России была?
— Мы везде были. Только в Африке, брат говорит, никогда не были. Как же по-африкански Маргарита? Не знаешь?
— Я же не из Африки.
— Ну, зато наверно образованный, да?
— Да ладно. А ты все языки знаешь, где вы были?.. — неуклюже вышло, но она поняла.
— А вон, — сказала она, — слышишь, щегол свистит.
— Ну, — Бальдур знать не знал, что это именно щегол.
— В России тоже есть. Он там по-русски свистит?.. Или как? Вот и мы так.
Ничего толкового в этом объяснении не было, именно потому оно и было исчерпывающим. Бальдуру и самому-то удивительно легко давались языки, но из славянских он не знал ни одного.
— Слушай, у тебя там вода? — спросила Маргарита многозначительно.
— Где?!
— Вон, на багажнике. Не дашь попить, а? Жарко.
— Пожалуйста…
Она попила в охотку, с чавком отлепив губы от горлышка бутылки, протянула ему, он тоже присосался к воде. И после этого уже почему-то не хотел сесть на велик и как можно быстрей смотаться отсюда. Они разделили не хлеб, а всего лишь минеральную воду «Файхингер», но… тем не менее. Он подумал, что ему нескоро представится такой случай узнать побольше о тех, кто неизменно вызывал его любопытство.
Маргарита, казалось, никуда не торопилась. Точней, время просто не имело к ней отношения.
— А что ты тут сидела-то? — спросил Бальдур.
— Так.
— А, — сказал он, будто понял.
— А ты чего здесь ехал?
Он улыбнулся — искренне — и ответил:
— Так… Слушай, а как вы… Ну как… Ну вообще живете?
— Живем.
— А зарабатываете… как?
— Кто как, — она ухмыльнулась, показав на этот раз белейшие зубы — не хуже, чем у самого Бальдура, который с детства тер их зубным порошком и выл в кресле стоматолога, который всего лишь хотел выдрать не выпавший вовремя молочный зуб.
— А ты?.. — спросил он.
— Я гадаю… но это так, иногда. Вообще я лечу. Зверей лечу. Коров там, коней. Собак, ясное дело. У тебя собака не болеет?
— Нет… А откуда ты знаешь, что у меня соба…
— Хочешь, тебе погадаю?
— За две марки? — усмехнулся Бальдур.
— За пять.
— Давай.
— А у тебя есть?
— Есть, конечно, — Бальдур снова смутился, и тут его опять цепко схватили за руку.
Маргарита долго вглядывалась в чистую мальчишескую ладонь, но только хмурилась.
— Я во все это не верю, — предупредил Бальдур.
— А я тебе ничего и не говорю, — сказала она, равнодушно разжав хватку, — Не пойму. Мой брат вот поймет… Хотя он, честно сказать, не цыган. Он — наполовину. Но он поймет.
