Сегодня, подзаряженная энергией музыки, Юлька проводила уроки в хорошем темпе. Лишь на последнем, с седьмым классом, она позволила себе расслабиться, наблюдая над склонёнными над сочинением детскими головами. Время от времени к ней подходили должники с чтением наизусть, и она находила странное удовольствие от стихов, читаемых вполголоса и оттого получивших несколько иную интонацию.
На негромкий стук в дверь глаза подняли единицы. До звонка оставалось малость, и рисковать временем перемены ради сочинения никто не хотел.
Дверь приоткрылась, пока Юлька шла к ней. Большеглазый мальчишка сунул ей в руки аккуратно сложенный лист и с топотом помчался прочь по коридору.
Листок вырван из блокнота. Белый и гладкий. Не раскрыв его, Юлька уже знала, кто пишет ей.
Ещё несколько любопытных подняли головы. Девушка медленно, с укоризной покачала головой и пальцем постучала по кисти с часами, намекая на цейтнот. Головы поспешно опустились, а Юлька развернула листок: «После этого урока у окна напротив кабинета».
Поиграем в «угадайку»? На что больше похожи эти строчки — на приказ или предложение? Ишь, какой деловой — коротко и ясно!
Портфель на колени Юлька поставила, как будто что-то искала в нём. А сама всмотрелась в припрятанное зеркальце: ну вот, опять почти всю помаду съела! И не покрасишься наново: следующий класс (не её) ворвётся через минуту после звонка на перемену.
«Ещё не хватало, чтобы думали, что прихорашиваюсь ради него!.. Может, палец в помаде вымазать да к окну отвернуться? Может, дети не заметят?»
Юлька пришла в себя после «гениальной» идеи и ахнула: да она ведёт себя, как… как… как влюблённая корова! А не знающая себе цену строгая учительница!
Забывшись, Юлька злорадно и с силой дважды провела запиской по губам, стирая остатки помады.
— Правильно, Юль Михална, — одобрительно сказала с первой парты рослая девица, — лучше наложить новую. И вообще вам этот цвет не идёт. Я давно хотела вам сказать, что к вашим теням нужна помада холодного цвета. Возьмите мою. У меня сиреневая. Неплохо будет смотреться…
— А у меня розовая, перламутровая, — сказали с последней парты, — тоже холодного оттенка. Попробуйте, Юль Михална!
— Ну наши мадамы дают! — тихо и ошарашенно произнёс сидящий рядом с рослой девицей худенький мальчишка.
— Холодные тона вы мне подарите к Новому году, причём все тридцать два человека, чтоб я мазалась ими каждый день — разной, — язвительно сказала Юлька (в классе то здесь, то там вспыхнули негромкие смешки: наверное, представили целую кучу помады), — а пока, Лена, ты выбрала не самый подходящий момент для критики моей косметики: до звонка две минуты, а у тебя не переписан последний абзац.
Лена высокомерно, но вполголоса сказала: «Фи!» и поспешно уткнулась в тетрадь.
У мусорной корзины Юлька в нерешительности постояла недолго, но записку разорвала в мелкие клочки — для уверенности, что никто не прочтёт. Вернулась к своему столу и мрачно уставилась в окно. «Итак, подытожим, — прозвучал голос тёти Кати. — Действие твоей порчи выражается в том, что ты всех мужчин превращаешь в своих друзей. Как бы они ни старались общаться с тобой, как с желанной женщиной, ты ведёшь себя так дружелюбно, что постепенно они теряют к тебе интерес. А поскольку мужчины по своей сути — охотники и завоеватели, то они быстро устают от односторонней игры».
«Но этот тип мне даже не нравится, — напомнила мысленной тёте Кате Юлька, — поэтому я и буду вести себя как обычно: делать его своим другом — и не больше того. Тем более, что „больше того“ — для меня лес дремучий».
От звонка она дёрнулась.
В классе кто досадливо, кто раздражённо замычал. Многие не успели дописать. Юлька коротко и сухо сказала:
— Тетради сдать. Завтра в перемену допишете. До свидания.
Повеселевшие ученики быстренько пошлёпали тетрадки ей на стол и вприпрыжку понеслись из кабинета. Когда воинственная толпа пятиклашек вторглась в класс, вынуждая последних уходящих поспешно уступить им дорогу, Юлька поняла, что больше тянуть со встречей нельзя.
Собирая разбросанные по столу тетради, она торопливо созвала «Юлек» на совет и швырнула им проблему — решайте быстрее!.. Первые две обиделись на бесцеремонное обращение, а третья, хамка и грубиянка, пожала плечами и сказала: «Чего решать-то? Иди от вопроса: что ты теряешь? До чёртиков надоевший свой собственный строгий режим? А чего ты за него цепляешься? Он превратил тебя в заезженную клячонку — доехала, дети пожалели. Свои принципы? А твои ли они? А вдруг ты только думаешь, что придумала их сама? А если на самом деле эти злополучные принципы продиктовала тебе жизнь, гоняющая тебя по замкнутому кругу стереотипов? Что тогда?.. Бросай тетради! Детки всё равно не дописали. Иди к этому типу — посмотри, что он тебе предложит. Ёлки-палки, закопала себя в двадцать восемь лет — и балдеешь от собственной безмозглости! Чего тебе не хватает?! Сашка тебя напинал. Тётя Катя за шиворот подтащила к зеркалу: вот ты и вот ты! Мисс, извиняюсь, сомнение… Хватит в башке мозги насиловать! Они не виноваты, что хозяйка у них — дура набитая. Марш в коридор, а то так обзову — сама потом жалеть буду!» И третья Юлька злобно топнула ногой.
