— Хорошо, что ты вернулся, Конан, — удовлетворенно окинув взглядом место событий, сказал Артус.
Киммериец повернул к нему совершенно бесстрастное лицо.
— У тебя и без того отличная команда.
— Это у нас отличная команда, друг мой, — расплылся в улыбке зингарец. — Не думаешь же ты, что я не разбираюсь в людях? Надеюсь, те, кто сейчас составляют экипаж «Шершня», мне преданы. Каждого из них я в свое время спас от виселицы до того, как палач затянул на его шеи веревку. Конечно, все они больше головорезы, чем моряки, но тем не менее… Кстати, именно ты превратил их в отряд воинов, способных сражаться плечом к плечу.
Он кивнул в сторону холма.
— Ты подготовил нападение на суше, тогда как торгаш ожидал, что нынче мы охотимся на море. Эти морские псы наверняка бы взбунтовались, предложи я им подобный план. Но за тобой они готовы следовать даже в глубины стигийской преисподней. Ты — особенный, и парни это знали еще до того, как имели честь увидеть тебя в бою, размахивающим мечом.
Конан прыснул в кулак.
Артус тоже засмеялся.
— Я сам уверен, что ты предназначен для величия. Понял при нашей первой встречи. Знал это, услышав, что ты отправился в плавание с Белит. Мне хотелось когда-нибудь снова с тобой встретиться и посмотреть, помнишь ли ты меня.
— Я не забываю друзей, Артус, — ответил Конан.
Он не повернулся к товарищу, поскольку сосредоточил взгляд на море. Варвар не нажил множество друзей. Их всех Конан смог бы пересчитать по пальцам одной руки, а тех, кто до сих пор оставался в живых, было и того меньше. Смерть каждого из них оставила в его душе пустоту, которую он с трудом мог постичь, а тем более заполнить. То же самое, наверное, происходило с Корином, особенно после смерти матери Конана.
— Знаю, ты так никогда не поступишь. Терять близких… нет острее боли, — зингарец сочувственно покивал головой. — Сам я не слишком надеюсь на милость богов. Хотя я раньше, когда был вором, отдавал храму Бела часть награбленного. Да и теперь не гнушаюсь пожертвовать морю кувшин доброго вина, добавив к нему и добавить такое количество плоти, какое только может пойти ко дну. Да и теперь не гнушаюсь пожертвовать морю кувшин доброго вина, добавив к нему такое количество плоти, какое только может пойти ко дну. Если мы будем тешить богов, то они, глядишь, смогут позволить нам прожить чуть дольше.
— А если мы пытаем людей, то это доставляет им наибольшее удовольствие, — Конан искоса посмотрел на зингарца. — Так значит, лучше мучить других, чем быть замученным самому?
— Не вижу смысла это отрицать. — Артус глянул туда, где, съежившись, сидел Наварус. Его кушетку выправили, а зонтик купца привязали к древку копья. — Вот он прятался, только какая ему от этого вышла польза. Все, что было скрыто, обязательно будет найдено.
— Хорошо. Но неужели твоя цель — спасать меня от меня самого?
Артус похлопал киммерийца по спине.
— Просто я хотел напомнить тебя о причинах, из-за которых мы цепляемся за жизнь.
Внизу среди толпы возникло какое-то волнение. Оба главаря направились в центр сборища.
— Что случилось? — подбоченясь, поинтересовался Артус.
Один из невольников рухнул на колени к ногам пирата.
— Господин, мы не знаем, что дальше делать.
Артус тряхнул косичками.
Конан обнажил меч и торжественно объявил:
— Уходите. Вы все свободны.
Красивая женщина, с глазами газели, с золотистыми локонами и длинными, стройными ногами, кинулась к варвару:
— Но… но у вашей команды весь запас пищи и воды. Они забрали добычу и оставили нас беззащитными. Куда нам теперь идти?
Конан осмотрел пустынный берег в умирающем свете солнца.
— Ты права. Пусть мужчины возьмут вон те фрукты, хлеб и две телеги для бочек с водой. А этот отведет вас назад в Зингару.
Раб, на которого указал киммериец, нахмурился.
— Мой господин, тут может не хватить для всех нас.
— Я догадываюсь, — усмехнулся Конан. — И поэтому женщины отправятся с нами.
