Коннахт поаплодировал.
— Если тебе скуют запястья, просто стукни посильней браслетами друг об друга. Обычно срабатывает безотказно.
— Итак, я усвоил первый урок, — улыбнулся юный киммериец.
— Нет, Конан, это твой второй урок.
— Тогда, что является…, — растерялся мальчик. — О, я понял! Никогда не попадай в ситуацию, если не знаешь, как из нее выпутаться, — радостно объявил он.
— Очень хорошо, и все же считаю, что время от времени тебе нужно напоминать о том уроке, — Коннахт погладил свой небритый подбородок. — Существуют еще много оков, из которых я буду учить тебя выбираться. Мне кажется, что ты найдешь такую информацию полезной.
Держась за стену, Конан поднялся на ноги.
— Прекрасно! Я готов всему обучиться, но только во дворе, пожалуйста, — он пихнул цепь в сторону. — Я ведь справился с детской забавой.
За три года, что Конан прожил со своим дедом, имя «Кларзин» почти полностью стерлось из памяти молодого киммерийца. Также как постепенно забывались те чудовищные действия, которые разрушили его деревню и убили его отца. Иногда воспоминания возвращались к нему непроизвольно, но чаще всего в ночных кошмарах. В последний раз они пришли в виде смутных картинок, составленных из событий того дня, и смягчили самые острые моменты. Если бы не оставшиеся на руках следы от цепей, то он, возможно, забыл бы практически все эти ужасы.
В свою очередь Коннахт не давал мальчику времени предаваться воспоминаниям. Он, не жалея сил, занимался с Конаном, потому что гордился успехами внука, и отчасти потому что чувствовал себя виновным в смерти Корина, убитого пришлыми людьми. Главным виновником старик считал Луциуса, поскольку аквилонцы были знакомыми врагами. Из-за близости аквилонской границы, шансы свершить месть значительно возрастали.
Будучи мужчинами и киммерийцами, ни Конан, ни Коннахт не говорили вслух об их чувствах, мечтах, или опасениях. Они отрицали бы страх, с неохотой признавая лишь остальное. Однако, по мнению Коннахта, Конан действительно верил, что его отец когда-то любил и предполагал, что дед видит у него самого подобную предрасположенность. Сам Коннахт винил бы, наверное, себя, если мальчик оказался бы не в состоянии усвоить урок. Когда это случилось, старик повторял множество раз, пока Конан не овладевал всеми навыками, а уж потом переходил к следующему заданию.
Другой подросток, разделяя общество с дедом — отшельником, наверняка бы заскучал. Большинство юнцов после неотвратимых наказаний за промахи выло бы от боли или затаили злобу на старика. К Конану все это не относилось. Тот, кто родился на поле битвы — никогда не отступит! Настоящему киммерийцу не страшна любая боль! Лишенный семьи и спокойной жизни, Конан старался изо всех сил, чтобы не разочаровывать погибших. Ведь в случае его неудачи, их надежды на отмщение рухнут. Пожелания отца и матери никогда не воплотятся в жизнь. Чтобы не слишком долго горевать над случайными ошибками, Конан вместо этого с еще большим рвением постигал смертоносное искусство.
Коннахт работал с удовольствием и оказался превосходным учителем. Искатель рискованных приключений, он давно был изолирован от соплеменников. Обучив Конана, старик мог гарантировать две вещи. Во-первых — его род не угаснет просто так. Во-вторых — те, кто забыл, кем и чем он когда-то был, вспомнят о нем, благодаря деяниям его внука. В то время как даже сторонние наблюдатели, возможно, признавали, что Конан в будущим станет хорошим киммерийским воином, Коннахт готовил его так, чтобы тот превратился в самого лучшего воина Киммерии. В человека, на которого будут равняться все остальные.
Довольно часто Коннахт рассказывал мальчику о своих похождениях. Как-то уже поздней ночью, дед заканчивал очередную историю о своем бегстве из плена или о том, как он пережил тяжелое сражение. Конан восхищенно смотрел на него широко открытыми глазами, с любовью, словно сын на отца или мать, и бормотал:
— Когда-нибудь, я стану таким же, каким ты был, дедушка.
— Нет, парень, ты будешь лучше. В прежние времена люди запомнили меня как киммерийца. Они и тебя будут помнить как воина из Киммерии.
