Прошло еще несколько дней. И затем…
Нзинга восседала на подушках в своем серале. Вот уже два дня белая рабыня Хабела Зингарская исполняла самую тяжелую и грязную работу. Нзинга устроила так, что все это происходило на глазах у киммерийца.
Понимая, что королева внимательно наблюдает за ним, Конан старался казаться безразличным, хотя то и дело его подмывало вступиться за несчастную принцессу.
Так и не сумев добиться от киммерийца определенной реакции, черная королева решила прибегнуть к последнему средству, которое должно было открыть его истинные чувства. Она объявила о том, что устраивает пир для амазонок-офицеров — огромных, покрытых шрамами, суровых женщин, в которых, на взгляд Конана, женственности было не больше, чем в боевом топоре.
Во время пира зингарская девушка должна была прислуживать и своей госпоже, и ее избраннику. Хабела стала ходить вокруг стола, разливая вино, и тут одна из амазонок подставила ей подножку.
Вскрикнув, девушка потеряла равновесие — несколько гостей оказались облитыми вином. Одна из них, дородная амазонка по имени Тута, изрыгнув проклятия, вскочила на ноги и что было сил ударила Хабелу в лицо. Девушка упала на земляной пол.
Глаза амазонки загорелись хищным огнем — вид лежащей перед ней нагой белой рабыни привел ее в ярость. В звенящей тишине она, словно пантера, метнулась к своей жертве. Грубая мускулистая рука выхватила из ножен тонкий бронзовый кинжал.
В комнате стояла полная тишина. Тута, лицо которой горело жаждой крови, склонилась над рабыней и занесла над ней смертоносный клинок.
Хабела замерла, ожидая удара. Она понимала, что спастись она может только бегством, но на это у нее уже не было сил — страх и беспросветность ее нынешней жизни лишили ее самое желания жить. Она могла лишь беспомощно наблюдать за происходящим. Миг — и клинок вонзится в ее грудь…
Но тут амазонка застыла — кто-то железной хваткой схватил ее за запястья и шею. Сила, с которой чудовищные руки сжимали ее, сковала ее движенья так же, как вид клинка сковал белую рабыню. Тихо звякнув, кинжал упал на землю. Легко оторвал амазонку от земли, Конан швырнул ее через всю комнату так, что та распласталась у дальней стены.
Конан прекрасно понимал, чем это может для него закончиться, и тем не менее не мог поступить иначе — расчет Нзинги оказался верным. Он не мог спокойно наблюдать за тем, как убивают дочь короля Фердруго, пусть Нзинга и рассматривала его поступок как доказательство того, что белая рабыня была ее соперницей, и королевский гнев теперь должен был пасть на них обоих. Он заставил себя рассмеяться.
— Вряд ли королева Гамбуру столь расточительна, чтобы расставаться с рабами из-за нескольких капель пролитого вина! — громко сказал киммериец, пытаясь казаться веселым.
Королева Нзинга смерила его ледяным взглядом. Взмахнув рукой, она приказала Хабеле покинуть комнату. Напряжение спало. Конан вернулся на прежнее место. Кувшины с вином вновь пошли по кругу, и вскоре за столом было так же шумно, как и прежде.
Конан надеялся на то, что все самое страшное позади. То и дело он подливал вина в бокал, стараясь как-то отвлечься. Но он не мог не заметить того, что время от времени королева бросала на него взгляды, полные ненависти и презренья.
Стоило Хабеле покинуть королевские покои, как вокруг нее обвились черные тучи. Не успела она вскрикнуть, как рот ее был заткнут кляпом. Тут же ей завязали глаза и накинула на голову мешок, руки завели за спину и туго стянули кожаными ремнями. Чьи-то крепкие мускулы оторвали ее от земли и понесли по извилистым коридорам и крутым лестницам в ту часть дворца, в которой она не бывала ни разу. Здесь ей развязали руки, для того чтобы тут же связать их снова, — на этот раз над головой, — их привязали к медному кольцу, висевшему на тяжелой, спускающейся с потолка цепи. Принцесса осталась одна.
Ремни туго стягивали запястья, и оттого руки ее совершенно онемели. Тело Хабелы легонько покачивалось. Теперь она молила бога об одном — чтобы Конан как-то узнал о ее бедственном положении.
