на других двух стенах камеры. Крики уменьшались, уступая отчаянным
рыданиям. Мягкое, но предварительное шипение предшествовало каждому крику.
Тот звук, сопровождаемый слабой, противной, вонью жарящейся плотью,
указывал на движения, осуществляемые мучителем в камере пыток.
- Достаточно получил, собака? - пролаял резкий голос.
Единственным ответом был громкий, тяжелый, хриплый и низкий стон.
- У нас заговоришь, рано или поздно, глупец! Лучше скорее, тогда будешь
изувечен только наполовину. Теперь скажи, где спрятана диадема Ее Величества,
или клянусь Сетом, я пихну это железо в твой другой глаз!
- Пожалуйста... нет. Она носила это не... нет! Mитра, милосердие!
Конан вздрогнул от громкого шипения, доносящегося из черноты и порыва
гнева, закипающего в его крови, поскольку бедный узник кричал как проклятая
душа в Аду. Хотя он не знал несчастного, киммериец был раздражён его
трусостью. Злорадные хихиканья мучителя не потушили пожар его гнева, и он
сжимал свои кулаки в бессильной ярости. Крики резко оборвались. Бедняга или
упал в обморок или умер - последнее, возможно, было более милосердно.
Конан не тратил впустую время, задаваясь вопросом, почему ассири просто не
убили его. Без сомнения сам он поступил бы так, значит, его тоже будут мучить,
а по завершению убьют. Все же он был сильно ранен, но не мертв. Сырая,
25
пропитанная кровью повязка охватывала его раздутую ногу. Для его похитителей
он был более ценен живым, чем мертвым, и это давало ему преимущество.
Тяжелая дверь хлопнула, и донеслись приближающиеся шаги. Тусклый,
качающийся факел показал длинный коридор камер, с Конаном в конце. У
державшего факел были уродливое лицо и туловище, более волосатое, чем у яка.
Эти особенности, и его длинные руки, предполагали более близкое родство к
обезьяне, чем к шемитам. Конечно, можно утверждать, что было немного различия
между любым шемитом и обезьяной. Пальцы этого отталкивающего скота
сжимали густые волосы человека, который был или мертв или без сознания.
Проблеск в пустых глазницах и залитом запекшейся кровью лице, показал
ужасную ручную работу мучителя. Таща обмякшего человека с окровавленными
волосами подобный обезьяне шемит, остановился на полпути вниз коридора и
бросил свою жертву в открытую камеру. Он хлопнул тяжелой дверью и задвинул
его железный брус на место. Лязг засова стих, и темнота снова затенила мрачную
темницу. Конан почти уловил звук шепота из камеры напротив его, через
коридор.
- Крoм! - пробормотал он, расстраиваясь, что не увидит и не услышит этого
заключенного, и не сможет его поддержать.
- Холодный бог ледяной Киммерии и ты, киммериец, в Шеме? - в хриплом
голосе женщины проступали нотки удивления, неуместные в подобной
обстановке. Хотя она говорила на шемитском, акцент был иностранным , наиболее
вероятно, заморийским.
- Да, я - Конан. Где ты родились и как твое имя?
- Я – Kайланнa … из Заморы, - добавила она со вздохом.
Брови Конана удивленно поднялись. Kайланнa – член королевской
династии Зaмoры, насколько он знал это по своим путешествиям в том
королевстве. Она была прекрасной добычей для этих чернобородых шакалов! Но
они были безумны, бросив ее в эту гнилую яму. Он непроизвольно ухмыльнулся:
«Более редкий узник, чем киммериец, в Шеме заморийская принцесса,
попавший в ассирийскую темницу!»
- Мой отец - Tиридатес - направил меня в Шем с эскортом из ста мужчин, -
объяснила она. - Слухи о союзе между Шемом и Koфом достигли его ушей; он
боится, что эти королевства объединят и нападут на него. Я должна была выйти
замуж за принца в Шушане и укрепить союз между Заморой и Шемом. Но эти
шемитские бандиты подстерегали нас у подножия Огненных Гор.
- Простая сотня охранников?- уточнил Конан недоверчиво. - Tиридатес
когда-либо был пьяным глупцом..., и старость оставила его с остроумием
