Раксин протиснулся к двери и, очутившись на улице, бросился домой.
Мешки, наполненные зерном, с утра стояли под сараем; и он быстро уложил их на телегу, запряг лошадь и распахнул ворота.
Анна Егоровна, все еще не верившая, что сын оставит семью без хлеба, вышла в ограду и, прислонившись к столбу коновязи, молча заплакала.
— Ты, мама, не сердись! Так надо, понимаешь! — тихо сказал Иван и дернул вожжи.
Когда он появился с мешком на плече, в правлении замолкли. Иван поставил мешок возле стола, потом занес еще один.
— Вот это все, что было в нашем доме, — выдохнул председатель и утер тыльной стороной ладони пот на лбу.
Не успели раздаться возгласы удивления и одобрения, как к столу подошли Петр и Александр Никулины.
— Мы тоже привезли зерно. Принимайте, оно во дворе.
Следом за ними приняли зерно от других комсомольцев. Это было так неожиданно, что кто-то, не вытерпев, закричал:
— Айда за хлебом! Неужто мы хуже всех!
Семенной фонд пополнился с запасом, а через неделю колхоз начал посевную.
Нет большего праздника для хлебороба, чем праздник весны, когда вспахана первая борозда и брошены в нее первые зерна. Большие и светлые думы волнуют тогда пахаря, и не найти в деревне равнодушного человека. Старики торопятся в поле, чтобы помочь советом; дети бегут подержаться за соху или поводить лошадь по влажной, прелой земле.
Иван посмотрел по сторонам. Слева и справа от него кавалерийской атакующей цепью выстроились пахари. У каждого отмерен участок, у каждого стремление — показать сноровку и мастерство.
— На-а-чи-най! — скомандовал Раксин.
Вороной мерин легко шагнул, и соха мягко разрезала пласт. Лениво переваливались жирные пласты, и черно-бурая полоска пашни росла и росла позади Раксина.
Намотав вожжи на рукоятку, Иван весь отдался работе. Теперь он видел только острие сохи и землю, которая беспрерывно вспухала, подымалась и переворачивалась, обнажая белесые, прошлогодние волоски корней.
Раксин наваливался на соху там, где поле уже подсохло, и почти нес ее на руках в низких, вязких местах.
Все шире и шире становилась вспаханная полоса, а когда сели полдничать, к председателю подошел Егор Сизов.
На его всегда хмуром лице Иван заметил улыбку и, видя, что Егору не терпится что-то высказать, пригласил сесть.
— Иван Ильич! — полушепотом сказал Сизов. — Ты бы потише гонял, а то старики совсем упарились. Им, вишь, в грязь лицом неудобно ударить, а силенки-то маловато. Вот они и злятся. Ты уж уважь их!
Раксин засмеялся и ответил:
— Ладно. Но уговор такой: пока участок свой не кончишь, нос к дому, не поворачивать. Идет?
Раньше срока отсеялся колхоз и вышел в число ударных артелей. Раксин как член бюро райкома бывал у соседей, контролировал, помогал.
Времени совсем не стало хватать, а работы в колхозе прибавилось. Начала поступать техника, развернулась стройка скотного двора, подоспел сенокос. Забот у председателя в страдную летнюю пору не перечесть.
Однажды Раксин допоздна засиделся в правлении. На огонек к нему заглянул Семен Осипович Механошин.
— У-у! Да ты, брат, сам на себя не похож. Краше в гроб кладут, — покачал он головой. — Этак тебя ненадолго хватит.
— Я двужильный, дядя Семен, — отшутился Иван.
— Да оно так. Но вот боюсь, что ты вроде слепнуть начинаешь… А может, и по неопытности не замечаешь кое-что?
Раксин насторожился. Он знал, что Механошин никогда не болтает попусту и обязательно подскажет что-нибудь дельное. Так случилось и на этот раз. Семен Осипович, попыхивая трубкой, заговорил тихо, будто — сам с собой:
— Был у нас в партизанском отряде командир Степка Вахрушев. Отчаянной души человек. Чуть что — он на коня и «ура!». Никто его не видывал сзади. Налетали мы на беляков, что черти, и били крепко. И вот стало Степану казаться, что он один всему голова, что тактика у него самая революционная — вперед и никаких гвоздей. Идем мы как-то на деревеньку, занятую белыми. Разведка там наша и не бывала. Степан посмотрел в бинокль, выдернул шашку вон — и айда в лоб. Ну, те для видимости постреляли малость и отступили. А мы, как гончие за зайцем, торопимся за ними. Тут нас и подловили. Окружили со всех сторон и едва выпустили. А Степан погиб. Вот какие дела-то.
