Профессия Рыжего Рэда состояла в том, что бы таскать для черного рынка артефакты из Зоны контакта с внеземной цивилизацией. Контакт, правда, был весьма своеобразным. Могучая сверхцивилизация землян то ли не заметила; то ли, - что ещё обиднее, - не проявила к ним никакого интереса. "Пикник на обочине" разошелся по миру шире любой другой книги Стругацких, в 1998 Борис Натанович насчитал её 38 изданий в 20 странах. Появилась экранизация Тарковского, которую знают даже те, кто чурается жанра фантастики... (Прежде чем перейти дальше, отметим, что "ведьмин студень", коллоидный газ в "Пикнике...", был заимствован из "Дороги на Океан" Леонида Леонова, 1935 - это первое упоминание о том, что потом будет зваться grey goo, серой слизью.)
Потом, в лучших традициях технотриллера, разразилась Чернобыльская катастрофа, которую русская Википедия нежно зовет аварией. И появились сталкеры реальные. Сначала это были мародеры, таскавшие из брошенных домов вещи и бытовую технику. Потом угоняли технику, оставленную после ликвидации последствий взрыва, и набравшую некое количество рентген. Ещё позже ту же технику массово поволокли в металлолом. И пробавлявшихся этим звали не ворами, а гордо - сталкерами! Ну а потом появилась компьютерная игра, а потом и книги по её мотивам. Довольно популярные. И чем же их восприятие читателем отличается от восприятия книг Киплинга и Стругацких? (Такую вещь, как талант автора, пока выведем за скобки...)
Для этого вспомним, прежде всего, что книги работают со второй сигнальной системой. С абстракциями, присущими речи. Литература во всех своих изводах - от эпоса до лимерика, от романа-эпопеи до анекдота, - отличается от изобразительных искусств степенью абстракции. Скульптура - наглядна. Наглядна и живопись (хотя и ей присущи, в зависимости от культуры, - западной или восточной, - некие условности). А литература - оперирует абстракцией. Расшифровка которых требует тезауруса, тезауруса не в смысле лингвистики, но - информатики, предварительного запаса знаний. Статуя коня изображает коня. Слово же "конь" дает нам представление о коне, если мы коня видели. А если мы коня не видели, - но по структуре языка, за счет избыточности текста, представляем себе, о чем идет речь, - мы можем его вообразить. Представить себе, как орка или эльфа, которых нынче представляют себе почти все... А некоторые тексты, которые сотню с небольшим лет назад оперировали понятиями общеизвестными, сейчас уже воспринимаются много абстрактней. Ну, вот, конь буланый или чалый - скольким это о чём-то говорит?
А читатели книг, написанных по мотивам компьютерных игр, воспринимают их совсем по-иному. Они видели уже на экране артефакты зоны и её обитателей. И воспринимают они их упоминание в тексте не так, как, скажем, в конце 1930-х читатель Толкина реагировал на слово "хоббит", а читатель Стругацких в 1972-м на "пустышку", а скорее так, как читающие классику в XIX веке на каурую лошадку... Ребёнок вырастает, привыкнув к рожденным мощью графических компьютеров образам орков, безразлично, в фильмах или компьютерных играх, конвергенция технологий очень сильна. И, первый раз пролистав Толкина, он будет уже иметь дело с известными ему образами, почти как при чтении реалистической литературы. Эти явления, - как видим широко распространенные и вполне легко объяснимые, - французская философия постмодернизма обзывает мудреным словом "симулякр". Ну а базирующаяся на цифровых схемах технология делает симулякры весьма зримыми и грубыми (если орки там и нечисть прочая...), разве что пока не весомыми...
Хорошо ли это или плохо? Как это скажется в будущем на креативных способностях детей, на их способностях восприятия серьёзной литературы? Трудно сказать, это жизнь покажет!
А вот то, что компьютерные технологии, делающие нам доступной практически любую информацию, могут вдохнуть новую жизнь в восприятие классики, - было бы желание, - сомнению не подлежит. Приведем пример из самой высшей классики. Как бы ни обстояла судьба нашей страны в будущем, в её чистом активе, на Олимпе мировой культуры, останутся романы XIX века. Посмотрим на текст из самой что ни на есть школьной программы. "Война и мир". Сцена, где Наташа, нанося ущерб имуществу графов Ростовых, рассаживает раненых по повозкам. В чем смысл этой сцены? Что сейчас прочно забыто, а тогда, когда герой обороны Севастополя поручик Толстой писал эти строки, помнилось, хоть и не произносилось публично?
