– Давай сегодня вечером втроем кого—нибудь «примем», и будет у нас как бы «Бойцовский клуб».
– Круто!
– А давайте в белых рубашках и галстуках – типа как там, помнишь, он был в рубашке?
– Точно, круто.
Пошли и избили.
Правда, непонятно, зачем исчезла последняя мелочь из карманов. Скомканные десятки и голубая радость пятидесятирублевой бумажки.
Не прописан устав у ребят, не прописан.
Меня посадили на скамейку и даже вручили в руки ополовиненную пластиковую бутылку «Арсенального». То есть мало того, что Земфира, так еще и из Питера? Вот ведь совпадение какое. Вот ведь какая взаимовыручка в Москве у питерских земляков: из говна достанут, на лавку посадят – и еще паек дадут исходя из собственных представлений о питье и здоровой пище.
– А ты откуда из Питера? – спросил я у Земфиры.
– Купчино.
– А я с Просвета, с другой стороны. А вообще на Петроградке родился.
– Петроградка – это клево. Не то что здесь.
Друзьям Земфиры, видимо, уже не раз приходилось слушать подобные вздохи.
– Чем тебе здесь не нравится?
– Да ничем – потому и торчу здесь.
Из вежливости мне пришлось поиграть со своими спасителями в одну из игр. Тем более один из Панков—Спасителей – с красивым именем Ахиллес – уходил смотреть футбол, за что презрительно был обложен Земфирой и Шустом.
– Простите – сказал я, отхаркав всю кровь. – А почему Шуст? Фамилия Шустов? Но ведь не принято от фамилии – это же как—то по—школьному.
– Шуст – в честь Даньки Шуста из «Неуловимых мстителей», – сказал очаровательный немытый брюнет с булавками в бровях. – Понятно?
– Конечно, понятно… – Хотя ничего понятного со мной не происходило. Мстители так мстители. И фильм хороший, и миссия главных героев подходящая.
– А ты хорошо, видимо, от них отмахивался… – ухмыльнулся Шуст. – Там одного паренька оттаскивали в не очень хорошем расположении духа.
Была выбрана, к счастью, простая игра под названием «С добрым утром, страна!», названная так в честь какой—то неизвестной мне телепередачи.
Мы всю ночь пили пиво в детском городке, потом долго ковыляли по Ленинградке, заглядывая во дворы в поисках подходящей помойки.
Смысл игры был прост – идет человек мимо мусорных бачков, а из каждого вылезает голова и говорит: «Доброе утро!»
Поздравлять «с добрым утром» было заведено не более трех счастливых сограждан, пока первые двое не успели вызвать милицию.
Оба шли со стороны длинноволосого друга Земфиры, и я поздравлял уже третьим. Поздравлял, в лица особо не вглядываясь, – все—таки занятие не по статусу начинающей театральной звезды. Последний – третий – клиент шел с моей стороны.
– С добрым утром! – высунулся я из бака, смотря, как учили со сцены, поверх первого ряда, чтобы не встречаться взглядом со зрителями, как бы с эффектом четвертой стены.
– Доброе утро, Сашенька! – ответила мне четвертая стена знакомым голосом.
«Все—таки по башке меня менеджеры здорово шарахнули, не иначе…» – подумалось мне, прежде чем я увидел Михалыча с мусорным ведерком в руках.
Михалыч странно зажестикулировал и запшикал на пожелавших ему «доброго утра» из соседних бачков панков.
– Кыш… кыш… – закричал он на них.
– Валим, – приказала мне Земфира.
– Что они с тобой сделали… Сашенька… – Со стороны Михалыч мог быть похожим в своей суете скорее на маму, чем на любимого учителя.
– Кыш… кыш… а то сейчас вызываю милицию… и «скорую»…
Михалыч на самом деле дотащил меня до своей квартиры и вызвал «скорую». Он был уверен, что я нахожусь в состоянии контузии. Именно поэтому и «залез с ними в бак». Фраза «и залез с ними в бак» еще дважды звучала, когда он объяснял кому—то что—то по телефону.
– Сашу, моего студента из Ленинграда, сильно избили… «и он залез с ними в бак» в состоянии контузии…
Спорить я с ним не стал, потому как и впрямь был слегка контужен.
Хороший человек Михалыч. Большой и добрый.
Полежать неделю в больнице, да еще по ходатайству директора театра – в отдельной палате, было сущим раем.
Я лежал и вспоминал, когда последний раз спал на белых простынях.
Врачи что—то шептали друг другу, выходя из моей палаты, я разобрал «освободить место» и «ведь помутнение рассудка все—таки было».
