Наконец она предостерегающе подняла руку, подавая мне знак не двигаться, и, обративши взгляд на меня, а ухо к двери, за которою находился гроб, застыла так на некоторое время и затаила дыхание. Затем, таинственно кивнув, она на цыпочках подошла к двери и снова обратилась в слух. Руки она не опустила, как бы приказывая мне оставаться на месте. Вскоре она так же тихо возвратилась и шепнула: «Выносят; пойдем со мною».
Мы перешли в комнату, в которой только что происходил ее разговор со служанкою. На серебряном подносе приготовлен был кофей и две изящные чашки старинного фарфора; рядом на подносе для писем стояли рюмки и бутылка, как оказалось, с наливкою.
— Я сама тебе все подам. Здесь я твоя служанка — я так хочу! И если ты откажешь мне в этом удовольствии, я буду думать, что ты еще сердишься.
Она наполнила чашку и передала мне кофей левой рукой, а правой нежно обняла меня за шею и, лаская мои кудри, прошептала:
— Выпей, и я тоже себе налью.
Кофей был превосходен; покончив с ним, я принял из ее рук рюмку, содержимое которой тоже выпил.
— Вернемся в соседнюю комнату, милый, — сказала она. — Эти ужасные люди, должно быть, уже ушли, и теперь там будет спокойнее.
— Все, как ты прикажешь, — прошептал я. — Отныне я подчиняюсь тебе всегда и во всем, о моя владычица!
Сей высокий слог я почерпнул, по всей вероятности, в традициях французской любви, какими они мне представлялись. И по сей день стыдно вспоминать напыщенность, с которой я обращался к графине де Сент Алир.
— Ну что ж, тогда повелеваю тебе выпить еще одну рюмку наливки — маленькую, совсем крошечную, — весело объявила она. Все же эта женщина была само непостоянство! И мрачное настроение, только что владевшее ею, и напряжение решительной минуты, когда на карту поставлена вся ее дальнейшая жизнь, — все вмиг исчезло. Она выбежала и тут же вернулась с малюсенькой рюмочкой, которую я поднес к губам и выпил, сопроводив это действие самыми нежными и изысканными речами.
Я целовал ее руки, целовал ее уста, глядел в ее прекрасные глаза и снова ее целовал; она не сопротивлялась.
— Ты зовешь меня по имени; я же не знаю имени моего божества! Скажи, как называть мне тебя?
— Называй меня Эжени. Ах, скорее бы нам стало известно друг о друге все — если, конечно, любовь твоя так же безгранична, как моя.
— Эжени! — воскликнул я и вновь принялся восторгаться, на этот раз — именем возлюбленной.
Не успел я поведать ей, что жажду поскорее отправиться в путь, как во мне возникло весьма странное ощущение. Оно вовсе не походило на приступ дурноты. Я не могу подобрать более подходящего образа, нежели внезапная скованность мозга: словно бы некая тонкая оболочка, если таковая на нем имеется, вдруг сжалась и стала совершенно жесткой и оцепенелой.
— Ричард, дорогой, что с тобой? — воскликнула она с испугом. — Боже мой! Ты нездоров. Умоляю тебя, присядь; садись вот сюда. — Она почти силою усадила меня в кресло; я, впрочем, был не в состоянии оказать хотя бы малейшее сопротивление. Увы, все приметы недуга были мне слишком хорошо знакомы. Я сидел, бессильно откинувшись в кресле, и не мог издать ни единого звука, ни смежить век, ни перевести взгляда, ни пошевелить пальцем. Всего за несколько секунд я оказался в том жалком состоянии, в коем провел столько кошмарных часов при подъезде к Парижу в обществе маркиза д'Армонвиля.
Неудержимо было отчаяние прекрасной дамы. Она утратила, кажется, всю свою осторожность. Громко звала меня по имени, трясла за плечо, поднимала мою руку и глядела, как она безжизненно падает; графиня на все лады упрашивала меня подать хоть какие-нибудь признаки жизни и клялась, что если я этого не сделаю, она сейчас же покончит с собой.
Через несколько минут горестные восклицания вдруг прекратились. Дама замолчала и, по-видимому, совершенно успокоилась. Она деловито сходила за свечою и вернулась ко мне. Лицо ее, правда, было очень бледно, но в нем не отражалось ничего, кроме озабоченности, с некоторою, разве что, примесью брезгливости. Она медленно повела свечою перед моими глазами, наблюдая при этом за мною; затем поставила свечу и два или три раза резко позвонила в колокольчик. Я видел, как она тщательно заперла дверь в комнату, где я только что пил кофей, и поместила наши сокровища — сундучок и шкатулку с драгоценностями — друг с дружкою на столе.
