Я был проворнее полковника, и в тот момент, когда он, не раздумывая о последствиях, замахнулся с твердым намерением рассечь меня на две половинки, я с силой хватил его по виску своей тростью. Он отшатнулся, и я снова обрушил на его голову удар палкой. С глухим стоном он рухнул.
Мне было безразлично, жив он или мертв: в эту минуту я уносился вихрем самых упоительных ощущений.
Саблю Гальярда я сломал ногой и обломки вышвырнул на улицу. Старый граф бросился к двери во всю мочь, не оглядываясь ни направо, ни налево, не благодаря никого; проворно сбежав по ступенькам крыльца, он юркнул в карету. Я остался рядом с брошенной на произвол судьбы графиней. Подав ей руку, я повел ее к карете. Она села в нее, и я захлопнул дверцы. Все произошло в глубоком молчании.
Едва я собирался спросить о причине столь поспешного отъезда, как графиня робко и вместе с тем взволнованно тронула мою руку. Губы ее почти касались моей щеки, когда она торопливо шепнула:
— Быть может, мы не увидимся никогда больше. О, если бы я могла забыть вас! Уходите… прощайте, ради Бога, уходите!
Я пожал ее руку. Она отдернула ее, но дрожащими пальцами протянула мне белую розу, которую держала во время всей этой бурной сцены.
Граф что-то приказывал своим пьяным слугам, просил их, проклинал. Они скрывались где-то в недрах гостиницы, пока мое вмешательство не переменило положение вещей. Однако все это стало очевидным мне лишь впоследствии. Теперь они проворно взобрались на козлы, подгоняемые страхом. Ямщик щелкнул бичом, лошади пустились рысью, и карета покатила в направлении Парижа со своей драгоценной ношей, провожаемая едва брезжущей луной, которая поднялась над главной улицей городка.
Я стоял на мостовой, пока экипаж не скрылся из виду, и расстояние не заглушило шума колес.
Тогда я с глубоким вздохом опустил глаза на бледную розу, завернутую в мой носовой платок, — залог любви, тайно переданный на прощание, не замеченный ни одним нескромным взглядом.
Между тем хозяин гостиницы со своими слугами подняли раненого героя ста сражений и привалили его к стене, обложив с обеих сторон чемоданами и подушками. В широкий рот влили рюмку доброго французского коньяку, который, впрочем, включили затем в счет постоя, однако божественный дар в первый раз остался непроглоченным.
Отставной лекарь, лысый старичок с очками на носу и густыми бакенбардами, после славных дел под Эйлау в одиночку оттяпавший не менее двухсот рук и ног, а теперь сложивший вместе с пилою и шпагой свой липкий пластырь и лавры и решивший доживать век в родном городке, был призван оказать помощь. Одобрительно обстукав крепкое темя храброго Гальярда, он тем не менее заметил, что налицо серьезное сотрясение мозга и для врачевания дел хватит недели на две.
Меня охватило неприятное беспокойство. Хорош был бы сюрприз, если бы моя поездка с целью срывать банки, разбивать сердца и, как видите, головы, закончилась бы на галерах или на эшафоте. В то время я не совсем ясно отдавал себе отчет в политических колебаниях, что впрочем всегда было свойственно большинству публики.
Полковника отнесли в его номер: раненый тяжело хрипел.
Я вызвал хозяина гостиницы в залу, где проходил ужин. Когда речь заходит о том, чтобы в обход закона добиться какой-либо цели, приходится отбрасывать в сторону все мелочные расчеты, Полезнее потратить сто фунтов сверх меры, чем недодать пару фартингов и проиграть всю ставку. Это я понимал преотлично.
Я потребовал лучшего вина, какое было в гостинице, и пригласил хозяина распить его вместе со мной в отношении двух стаканов к одному, после чего объявил ему, что он не может отказаться принять безделицу на память от посетителя, который в восторге от увиденного во всемирно известной гостинице «Прекрасная звезда». С этими словами я вложил в его ладонь двадцать пять луидоров. Почувствовав тяжесть монет, хозяин просиял: угрюмое выражение сменилось наилюбезнейшим, обращение из сдержанного стало вдруг добродушным, и было очевидно, пока он проворно опускал в карман деньги, что между нами уже установились самые приятельские отношения.
