С некоторых пор она терпеть не могла модных курортов. Один раз они слетали с Ленским на уикенд в Италию. Во-первых, Анну долго рвало в самолете: оказалось, что она абсолютно не переносит этот вид транспорта. Мысль о том, что возвращаться придется таким же образом, отравила ей весь отдых. Во-вторых, ей не понравилась незнакомая еда, не понравились люди, тоже решившие провести свой уикенд на модном курорте. Особенно не понравились тупые бритоголовые братки с золотыми цепями на шеях и их красивые телки в золоте и бриллиантах, которые считали Анну своей. Будто бы Анна была такой же, как они, девочкой на содержании. Втайне она тешила себя мыслью, что у них с Ленским все по-другому, и никакая она не телка, и уж тем более не девочка, которая скрашивает жизнь немолодого богатого господина.
Через год Ленский сделал Анне «скромный» подарок. В этот вечер они, как обычно, сидели в комнате перед камином, шел дождь, на улице было холодно и мерзко, а здесь тепло и тихо, потрескивали дрова, в камине ровно гудело пламя. Ленский позволил себе немного расслабиться, маленькими глотками пил подогретое вино, и его слегка разморило.
— Нюра, а ведь год прошел! — Он сказал это задумчиво.
— Да? Как интересно!
— А ты все такая же язва.
— Прелестный комплимент для нашего юбилея!
— Ладно, не дуйся, я купил тебе подарок.
— Бриллиантовые серьги?
— Еще чего! Нет, Нюра, в тебе ни грамма романтики. Я купил маленькую виллу в Греции и назвал ее «Эсмеральда», что значит «жемчужина». Ну как?
— Пошло, Ленский. Я не о вилле, о названии.
— Зато красиво, могла бы в этот раз гадости и не говорить, — вдруг обиделся он.
Они помолчали немного, Анне вдруг стало стыдно: плюнула человеку в душу. И она улыбнулась:
— Ты извини. Что, в детстве любил читать «Собор Парижской Богоматери?»
— Хотя бы.
— Спасибо, Дима, я рада.
— А чего тогда невеселая? Тебе что, подарок не нравится?
— Ну сам подумай: что мне какой-то дом на каком-то Средиземном море? — Анна пожала плечами: — Я его даже себе не представляю, как он может мне нравиться?
— Хочешь, поедем туда? Кстати, а почему мы с тобой только один раз были за границей?
— Потому что тебе некогда, ты никогда не бываешь в отпуске, в редкие выходные не расстаешься с сотовым телефоном. Ты работаешь, я учусь, хожу по музеям — галереям, и к тому же я плохо переношу самолет и акклиматизацию, вспомни Италию. Нет уж, раз родилась в России, среди березок средней полосы, так мне тут и быть.
— Ладно, никто ничего не знает про свою жизнь. Бери мой подарок, владей.
— Ты на меня оформил виллу? — поинтересовалась Анна.
— Да.
— А если мы расстанемся?
— Тогда заберу обратно.
— Милый подарок. Понять бы только, к чему все это.
— Со временем поймешь.
— И кто мне скажет, когда же придет это самое время?…
Анна вздохнула, подвинула свой бокал, в который Ленский плеснул шампанского, и с удовольствием выпила: все-таки целый год, прожитый вместе, — это повод.
Иногда Ленский спрашивал мнение Анны о какой-нибудь купленной им картине, а поскольку их вкусы сильно расходились, то начинались бурные дебаты. Она давно уже научилась сдерживать себя и молча проглатывать самые обидные слова, но его пристрастие к так называемой живописи просто выводило Анну из себя. Она не понимала, как такого человека сумели убедить, что картины эти со временем будут стоить больших денег.
— Нюра, ты больная. Какая тебе разница, что там висит? — усмехаясь, спрашивал Ленский.
— Это ты больной. Ты, случайно, не дальтоник?
— Нет. С чего ты взяла?
— Пойди, проверься у окулиста. Ты абсолютно не чувствуешь цвет.
— Как это его можно чувствовать? — удивлялся Ленский.
— А так. Он живет, он дышит, он, наконец, пахнет. Вот, например, мои духи, какого они цвета?
— С ума сошла?
— Они золотисто-коричневые. Это «Клима». А «Анаис-Анаис» — белые. «Кензо» — зеленые, «Жан Поль Готье» — бордовые. А твоя мазня — это просто одна большая бесформенная и бессмысленная клякса.
— Знаешь, Нюра, иногда я начинаю понимать, почему живу именно с тобой, — задумчиво сказал однажды Ленский.
— Ну спасибо. Тогда, может, снимешь со стены это уродство? — Анна выразительно ткнула пальцем в очередной «шедевр».
