Комната с призраками - страница 41

, и плохо бы взять землю на пробу – посмотреть, нет ли там следа от кладки. И он вытащил нож и стал ковырять землю. И тут произошло еще одно небольшое открытие: почва поддалась и стала проваливаться, образуя крохотное углубление. Он начал зажигать одну спичку за другой, дабы выяснить характер грунта, продолжая вовсю работать ножом. Скоро он пришел к выводу, что углубление в кладке искусственного происхождения. Оно было четырехугольным, со стенками, дном и верхом, хотя и незацементированным, ровным и правильной формы. Наверняка оно пустое. Нет! Вытаскивая нож, он услышал металлический звук. Он засунул внутрь руку и наткнулся на цилиндрический предмет. Само собой он вынул его наружу, к свету – уже смеркалось, – и увидел произведение явно человеческих рук: металлическую трубочку, в четыре дюйма длиной и, очевидно, старинную.

К тому времени, когда Паркинс удостоверился, что стародавнее хранилище больше ничего не содержит, стало совсем поздно и темно. Предпринимать дальнейшие изыскания смысла не было. Но поиски настолько увлекли его, что он решил посвятить археологии еще чуточку времени на следующий день. Он не сомневался, что предмет, лежавший у него в кармане, непременно представляет собой пусть небольшую, но ценность.

Прежде чем отправиться домой, он бросил последний взгляд на руины. Они выглядели мрачно и безотрадно. На западе слабый желтый свет падал на поле для гольфа, где еще виднелись несколько фигур, бредущих к клубу. Выделялась еще дозорная башня.

Мерцали огоньки деревни Олдси. Блеклые полосы песка прорезали черные деревянные волнорезы. Тусклое море что-то бормотало себе под нос. Сильный холодный ветер веял с севера; правда, он дул Паркинсу в спину. Спотыкаясь на каждом шагу, он быстро пробежал по каменистой части берега и добрался до песка – идти стало легче.

Тут он решил оглянуться, дабы смерить взглядом расстояние от храма тамплиеров до песка, и увидел, что кто-то – различить было трудно – изо всех сил пытается его догнать, только ему это плохо удается. То есть создавалось впечатление, что этот кто-то бежит, но расстояние между ним и Паркинсом совершенно не сокращалось. Тогда Паркинс подумал, что раз человек ему явно незнаком, то вряд ли стоит его ждать. Конечно, в столь безлюдной местности лучше бы шагать в компании, только хорошо бы знать того, с кем идешь. А он уже читал, какими могут быть встречи в такое время да в таком месте – лучше даже не думать об этом. Однако он все не переставал думать об этом, мало того, мысли его занимало то, что временами пугает детское воображение. «Когда-то я видел во сне, как некий христианин, бредущий по полю, увидел, как навстречу ему идет дьявол. Как бы я поступил, – размышлял он, – если бы, оглянувшись, заметил бы вырисовывавшуюся на фоне желтого неба черную фигуру с рогами и крыльями? Интересно, замер бы я на месте или бы побежал к нему? Как хорошо, что джентльмен позади вовсе не похож на него да еще и далеко. А ведь он, в отличие от меня, к обеду не поспеет, о боже! Осталось пятнадцать минут. Придется бежать!»

Паркинс еле-еле успел переодеться. Когда он за обедом повстречался с полковником, в душе военного уже воцарился мир – во всяком случае, его подобие. И мир не покинул его даже во время партии в бридж, последовавшей за обедом, – игроком Паркинс был приличным. Таким образом, когда Паркинс удалился к себе, часов этак в двенадцать, у него осталось впечатление, что вечер он провел приятно и что отпуск, проведенный в «Глобусе», может оказаться вполне сносным. «Особенно, – подумал он, – если я буду продолжать улучшать игру».

По пути в свой номер он встретил коридорного, который обратился к нему:

– Извините, сэр, я только что чистил ваше пальто, и из кармана что-то выпало. Я положил это к вам в комод, сэр, кажется, трубочка, сэр. Благодарю, сэр. Вы найдете ее в комоде, сэр… да, сэр. Спокойной ночи, сэр.

Тут Паркинс вспомнил о находке. С огромным любопытством он достал ее и поднес поближе к свече. Трубочка оказалась бронзовой и формой напоминала современный собачий свисток; в действительности же… да, это и в самом деле был свисток. Он поднес его к губам, но свисток оказался засоренным мелким, затвердевшим песком, а может, и землей. Постукивание по свистку ничего не дало, пришлось воспользоваться ножом. Очень аккуратно – как ему и было свойственно – Паркинс выскреб землю на лист бумаги и пошел к окну, дабы высыпать ее наружу. Ночь стояла светлая и яркая. Открыв окно, он бросил взгляд на море и заметил, что напротив гостиницы, будто на посту, стоит запоздалый путник. Слегка удивившись тому, что в Бернстоу люди гуляют допоздна, Паркинс закрыл окно и снова поднес свисток к свету. На нем были царапины! И не просто царапины, а буквы! После недолгой чистки глубоко вырезанная надпись стала отчетливой. По серьезном размышлении профессору пришлось признать, что значение ее ему столь же непонятно, как и слова, начертанные на стене перед Валтасаром. Надписи были с обеих сторон свистка. Одна из них гласила: