— Да-а-а, — странным голосом сказала мадам Хнюпец и протяжно вздохнула. Ей почему-то вспомнился ее пятый муж, скромный бухгалтер Хнюпец, севший в последствии за растрату и, как утверждали злые языки, сделавший это нарочно.
Поэт О.Бабец впервые почувствовал, что не может сказать по данному поводу ни одного мало-мальски пристойного четверостишья, а непристойные поэт О.Бабец старался в трезвом состоянии, по возможности, не произносить.
Сосед Кузякин порывисто открыл рот, но лишь икнул и столь же стремительно закрыл его обратно.
Бабка Дюдикова и до этого уже сказала все что могла, а сейчас только тихо молилась, крестя попеременно то себя, то голого мужика.
Первой опомнилась Эльвира Кручик, раздосадованная, что на нее так никто и не обратил внимания.
— Подумаешь, — фыркнула Эльвира, — голого мужика не видали, что ли? и с достоинством скрылась вся за дверями душа, ошибочно полагая, что обнаженная женщина должна бы, по идее, вызвать более сильный, но здоровый ажиотаж.
Распятый мужик приоткрыл подернутые пеленой глаза, от чего бабка Дюдикова тут же закрыла свои и тихо осела в углу, в тазик, принадлежавший вообще-то не ей, а соседу Кузякину. Мужик мельком глянул на бабку и обвел страдальческим взором весь коллектив, оставшийся в коридоре, а потом остановил взгляд на Марке Абрамовиче Зомбишвилли.
— Семен, — завороженно прошептал Марк Абрамович, — ты?
— Я — я, — раздраженно подтвердил мужик и совсем уж зло добавил: Что же ты, зараза, и сам не живешь и другим не даешь?
И Марку Абрамовичу крыть было нечем…
Хотелось крыть, очень хотелось, но, действительно, было нечем.
В четверг у подвыпившего моряка-подводника, сшибающего на обратный проезд к месту прохождения службы, туда, где в прошлом году у острова Пасхи его подлодка легла на грунт, мадам Хнюпец недорого купила замороженные рыбьи хвосты и, одолжив у соседа Кузякина большой эмалированный тазик, поставила их оттаивать прямо посреди коммунальной кухни.
Тазик был огромен словно высохшее Карибское море. Откуда он взялся у соседа Кузякина, имевшего кроме тазика из кухонной утвари лишь большой штопор и маленький армейский котелок, не знала даже бабка Дюдикова, хотя в квартире нельзя было спокойно почесаться, чтобы бабка Дюдикова не была в курсе: у кого, в каком месте и по какому поводу свербит. Поэт лирик-экстремист О.Бабец, которого бабка Дюдикова начисто лишила личной жизни, в глаза попеременно ласково ее называл: то наш Красный следопыт, то Пионерская зорька, то Зоркий сокол, а за глаза исключительно Чингачгук Большой Змей, и за уши, кстати, аналогично.
Хвосты словно замороженная «Поэма Экстаза» живописно торчали из тазика, вызывая на коммунальной кухне радостный ажиотаж.
— Ставлю бутылку пива тому, кто с трех раз отгадает, как называлась эта шелупонь, когда еще могла плавать? — весело сказал сосед Кузякин и при этом, почему-то, выразительно посмотрел на поэта О.Бабца.
— Рыба, — мрачно сказал поэт О.Бабец, поскольку пиву предпочитал коньяк.
— Простипома, — уверенно изрекла девица Эльвира Кручик, хотя предпочитала шампанское и наличные.
— Стервюга! — фыркнула бабка Дюдикова и украдкой метнула косой взгляд на девицу Кручик. — А может и не стеврюга, но тогда точно стервядь!
— Марк, а вы почему молчите? — с тайной надеждой спросила мадам Хнюпец под дверью писателя-фантаста Марка Абрамовича Зомбишвилли.
— Ах, оставьте! — воскликнул Марк Абрамович Зомбишвилли. — Вы должны сами понимать, что я не могу участвовать в этих ваших играх!
— А очень жаль, Марк, — вздохнула мадам Хнюпец, поневоле вспоминая своего третьего мужа дизайнера и бизнесмена Арнольда Везувиевича Христопопикова, яркой, но недолгой звездой промелькнувшего на скоротечном небосклоне дамского счастья.
Дизайнер по вечерам вслух цитировал сонеты Шекспира, по утрам бегал трусцой, не ел мяса и погорел в принципе на пустяке, трижды сбыв различным оптовым клиентам одну и ту же партию шведских подгузников со свистком которой, кстати, не существовало в природе, так как вся партия была задержана на таможне и национализирована — свистки пошли на вооружение национальной гвардии, а подгузники, по-видимому, до сих пор гниют на заднем дворе таможни.
