Старший лейтенант Федор Кобрин, февраль 1942 года (продолжение)
Привстав на колено, Кузьмин отвел руку с зажатым ножом и напрягся. Под сапогами подходящего все ближе фрица негромко похрустывал слежавшийся снег, желтоватый луч рыскал из стороны в сторону.
«Ну, давай же, давай, – мысленно взмолился младлей. – Сделай еще пяток шагов, видишь же, что ничего подозрительного нет! Как раз на пятом тебя со стороны пролома в стене видно-то и не будет. Давай, сволочь, шагай! Mach weiter! Eins, zwei, drei…
Словно прочитав мысли разведчика, гитлеровец сделал ровно три шага и остановился, обшаривая пространство перед собой тусклым лучом электрического фонарика, батарейка в котором, судя по всему, порядочно разрядилась. Внезапно свет резко метнулся в сторону – заметив свежие следы, фашист, не выпуская из руки фонаря, схватился за карабин. На миг луч выхватил из темноты фигуру затаившегося за каменным развалом советского разведчика, однако гитлеровец не успел даже вскрикнуть: брошенный нож вошел ему в горло под самым подбородком, мгновенно и навсегда излечивая от двухнедельного кашля и страха заболеть воспалением легких. Выронив глухо лязгнувшую о скрытый снегом кирпич винтовку, немец грузно осел, валясь ничком. Холодный русский снег равнодушно принял в себя порцию горячей германской крови, проседая и окрашиваясь карминно-алым.
– Приплыли, – зло выдохнул Алексей. – Все как на ладони! Работаем, у нас секунды. Вперед!
Разведчики выметнулись из-за укрытия, слаженно расходясь в стороны. На мгновение присев возле трупа, Кузьмин успел выдернуть клинок, не снижая скорости уйдя перекатом в сторону. Пылев же, заметив на фоне высветленного станционными прожекторами пролома контур замешкавшегося противника, практически не целясь, метнул нож. Полученные еще в учебном лагере навыки не подвели, да и расстояние, в принципе, было плевым, всего каких-то метров семь, и пятнадцатисантиметровое лезвие НР вошло в грудь врага почти на половину длины. Оступившись, фашист сделал еще шаг и завалился на бок, заставив товарища автоматически дернуться в сторону, сбивая прицел вскинутого карабина.
«Молодцом, Вадька, – краем сознания отметил младший лейтенант, – не смазал, дал мне пару секунд. Сейчас я тебя, гад, сделаю. Как раз успеваю».
Алексей почти успел. То ли окровавленное лезвие, отереть которое просто не оставалось времени, предательски скользнуло в пальцах, нарушая нормальный хват, то ли гитлеровец излишне резко дернул своим «98К», но клинок, глухо звякнув о цевье, скользнул по дуге куда-то в снег. И следом раскатисто бахнул выстрел, мгновенно сводя на нет всю секретность. Зарычав от бессилия что-либо изменить, Кузьмин перебросил под руку автомат, наискосок перечеркивая корпус противника короткой очередью. Не промазал, понятно, вот только это уже ничего не могло изменить.
– Вадька, дуй туда, откуда мы заходили, занимай позицию! – Младший лейтенант рванул из-под маскхалата сигнальный пистолет и взвел курок. Вытянув руку, выстрелил в низкое зимнее небо, с кривой улыбкой наблюдая, как высоко над головой с хлопком раскрылся бутон из трех ярко-зеленых огненных цветков. – Нормально, успел. Ну, чего застыл?! Вперед, мать твою!
– Лех, может, лучше вместе обороняться? – заколебался товарищ. – Два автомата все ж лучше, чем один, а?
– Вали давай, не теряй времени, его теперь и без того мало. Ваське нужно еще радиограмму отбить и уйти успеть. А мы пока фрицев боем свяжем, чтобы никто по нашим следам к поселку не поперся. Пусть думают, что всех тут зажали. Фашист в любом случае нас с тыла прижать попытается, вот там ты его и приветишь.
– Так точно, понял, – кивнул сержант. – Ушел. Удачи.
– Не сглазь, – досадливо поморщился младший лейтенант, мельком подумав про себя: «Какая уж тут удача, вчетвером против хрен знает скольких фрицев? Впрочем, минут пятнадцать, а то и все двадцать они фашистов наверняка придержат, ни разу не проблема. Укрыться в руинах есть где, особенно теперь, когда скрываться больше не нужно. Патронов полно, по три диска и четыре гранаты на каждого, плюс пистолеты и ножи. Нормально. Для последнего и решительного боя, как в родном гимне поется, самое то. Этого времени радисту должно хватить, немец ночью сдуру в лес не попрется, забоится, да и следы Васька путать умеет, поскольку ученый. А стены тут толстенные, кирпичные, не из всякой пушки враз прошибешь, так что будет гадам маленькая Брестская крепость…»
