В начале января пришло известие, что союзники наконец-то отказались от дальнейших действий на Галлиполийском полуострове и начали эвакуацию войск. Их упорство сломлено, но какой ценой! Пока еще нет общего списка людских потерь, но, судя по всему, они колоссальны, особенно у англичан. Объединенный союзный флот также понес большие потери главным образом от подрыва на минах и противодействия подлодок противника. Англичане потеряли пять броненосцев. «Голиаф» был потоплен тремя торпедами с эсминца. «Трайэмф» и «Маджестик» стали жертвами U-21. «Оушен» и «Иррезистибл» подорвались на минах и затонули. Еще несколько броненосцев после подрыва удалось спасти. Французы потеряли броненосец «Буве», только доподлинно неизвестно, от попадания ли снаряда в артпогреб или от подрыва на мине с последующей детонацией все того же артпогреба. Помимо этого погибло немало миноносцев и транспортов. А сколько кораблей и судов было повреждено за это время, мы перечислять не будем. Большие потери в этом предприятии союзники понесли и в подводных лодках, которые безуспешно пытались прорваться через Дарданеллы в Мраморное море и при этом погибали. Тогда, с не меньшим упорством, на прорыв шли другие подлодки, но и они не возвращались. Постепенно эти попытки превратились в своего рода состязание англичан и французов в умении и отваге. Только одной английской подлодке Е-11 под командованием лейтенант-командера Мартина Несмита удалось проникнуть в Мраморное море, где восьмого августа он потопил старый турецкий броненосец «Хайраддин Барбаросса», вызвав переполох в стане врага.
Сразу после Рождества Николай II направился – как говорят в моем времени – в деловую поездку по югу страны и, естественно, решил заглянуть в Севастополь, чтобы лично наблюдать боевую работу Черноморского флота и славных моряков-севастопольцев. Григорович выехал на юг тремя днями позже царя, зная, что у того в пути будут остановки в некоторых губернских городах.
Императору давно уже намекали некоторые «патриоты России», что на Черном море не все в порядке. На Балтике флот во много раз меньше германского и то одержал несколько побед. Так почему же адмирал Эбергард, имея в данный момент подавляющее превосходство над морскими силами Турции, никак не может приструнить всего-то парочку германских кораблей? А раз так, то пора что-то предпринять. «Сколько еще это будет продолжаться, – нашептывали со всех сторон, – что два не слишком-то и мощных корабля, но, честно говоря, достаточно быстроходных по сравнению с нашими держат в постоянном напряжении целый флот!»
Оказывается, малую толику в судьбу адмирала внес и я, подлив масла в огонь в беседе с Григоровичем, и таким образом, пусть и без злого умысла, подставил Эбергарда. Что и как было в Севастополе, а потом и в Ставке, какие выводы после поездки сделал император, я узнал немного позже от флотских.
Когда император наконец-то добрался до Севастополя, Григорович был уже среди встречавших его на перроне. Тут же были командующий флотом Черного моря адмирал Эбергард, комендант Севастопольской крепости генерал-лейтенант Ананьин, главный командир Севастопольского порта вице-адмирал Маньковский.
Это тот самый Маньковский, о котором в нашем времени ходили морские байки – как в 1910 году он отстоял честь Андреевского флага и честь России в австро-венгерском порту Фиуме.
Все произошло из-за того, что ни крепость, ни австро-венгерские корабли не ответили на его салют наций, когда он на броненосце «Цесаревич» и с крейсерами «Рюрик» и «Богатырь» зашел в этот порт. А это было тяжелым оскорблением российского Андреевского флага и вообще России. И Маньковский был готов с тремя своими кораблями сразиться с их флотом. Тем более на борту «Цесаревича» находился великий князь. К нему и отправился за консультациями адмирал. Однако Николай Николаевич повел себя в этой ситуации в высшей степени своеобразно. Оскорбление, нанесенное России, его не задело. Великий князь сказал Маньковскому, что после выхода из черногорского порта Антивари «Цесаревич» идет уже не под его флагом, а под флагом адмирала, следовательно, тому и разбираться в том, что произошло, и решать, как действовать. А сам Николай Николаевич сейчас просто частное лицо, которому пора на поезд. И отбыл на берег. Тогда Маньковский стал действовать самостоятельно, потребовал от австрийцев официальных объяснений по поводу того, почему ни крепость Фиуме, ни австрийская эскадра не отдали русским кораблям положенный салют наций. Те стали ссылаться на некие технические и служебные проблемы и оплошности, ясно давая понять, что очень хотели бы замять дело. Тогда Маньковский передал австрийцам категорическое требование: завтра в 8 утра, в момент подъема флага на русских кораблях, и крепость, и эскадра должны дать салют наций, а если до этого времени какой-либо боевой корабль австрийцев надумает выйти с рейда, он откроет огонь. Австрияки в 8 утра, как только русские корабли подняли свои флаги, дали положенный салют и сразу же ушли в море. А вот как было на самом деле, надо будет у самого Маньковского спросить.
