Вот. Как это я раньше о Марье не подумал? В связи с кометой. Марью же мне тоже жалко. Не меньше чем дочь и кошку. Марье надо жить. Она для этого создана. И любит это дело без памяти. Жить в смысле. Ей тоже неважно, как именно жить, ей лишь бы жить. Наверно, это нас и сближает. Поскольку больше нечему. Возраст - хоть не вспоминай, пятнадцать лет разницы в ее пользу, интересы далекие, взгляды диаметральные, воспитание разное. А характеры просто нигде не пересекаются. Единственное, умная она и образованная - не мне чета, - а я люблю умных и образованных красивых женщин, слабость у меня такая и червоточина. Но, я думаю, она все же лучше и безобиднее, чем слабость Марьи обижаться на меня с подозрительной регулярностью и под этим предлогом на неделю исчезать. Чаще всего она исчезает тогда, когда мне хреново. В чем есть рациональное зерно. Когда мне хреново, я же и тех, кто поблизости, заражаю. А зачем, чтобы было хреново двоим, когда может быть хреново одному? Логично, практично и правильно - как ни крути. Но, возможно, исчезает она, когда мне невесело и несладко, не специально, а по случайному совпадению, и попрощаться с ней перед визитом кометы хотелось бы. На всякий случай. И ей, я думаю, хотелось бы. Если б она что-нибудь знала про комету. Только это вряд ли. Марья рассказывала, что телевизор выкинула еще в девяносто третьем году, радио у нее никогда не было, а о газетах она говорит "хорошая вещь газеты - их можно не читать". И не читает. Чему научила и своего мужа. Так что о комете ей узнать неоткуда. И будет она делать вид, что обижена на меня, пока не жахнет и не разнесет все вдребезги.
Пожалуй, надо как-то ее предупредить. Самое простое - это, конечно, позвонить по телефону. Ее телефон у меня есть. Обычно я по нему не звоню. При моем счастье трубку обязательно снимет муж и придется что-то такое придумывать, а придумывать нет никакого желания, тем более голова после боли соображать не расположена. Да и вообще не люблю я беседовать с мужьями. Не мужское это занятие. А в данном случае и не имеющее смысла. Ну предупрежу я Марью - а что дальше? Только зря человек расстроится. Перед лицом возможной смерти. Почему-то перед этим лицом все расстраиваются. Хотя смерть, если попробовать подумать, никому ничего плохого не сделала. На эту тему есть умная теория, что она, смерть, существует отдельно от нас, в другом измерении. Когда мы живем, когда мы есть - ее нет. Когда есть она - нет нас. И нечего тут расстраиваться. Не расстраиваемся же мы потому, что нас не было до нашего рождения, не было точно так, как не будет после нашей смерти. Хотя здесь какой-то, мягко говоря, нонсенс существует. Представить, что тебя не было в сорок пятом, допустим, году очень просто, а вот представить, что тебя не станет сегодня, сейчас, или, пусть даже завтра, и исчезнешь ты навсегда, окончательно - задача не из легких. Интересное наблюдение. Жаль, не мое. А чье? Набоковское, очевидно. Чье же еще, раз не мое.
Додумавшись до всего этого, я понял, что надо срочно как-то исхитриться уснуть. Потому что если не уснуть, совсем погрязнешь в бреде. Или - в бреду. И я стал уговаривать себя спать. И уговаривал, наверное, долго и, наверное, вслух. Иначе не проснулась бы кошка и не прыгнула бы мне на грудь. Она часто так делает, когда я говорю вслух сам с собой. Это ее удивляет и настораживает. Она смотрит на меня в упор и, если я не умолкаю, начинает тревожно мяукать. Волнуется животное. Я включаю настольную лампу. Это кошку не успокаивает. При свете она начинает еще и топтаться по мне, и ходить взад-вперед. Потом отклоняется от проторенной дороги, подходит к телефону и внимательно обнюхивает его. Телефон звонит. Я говорю в трубку:
- Да.
- Это ты? - говорит трубка.
Я говорю:
- Да.
Жена молчит, наверно, соображает, узнал я ее или не узнал. Делает вывод, что узнал и говорит:
- Ты дома?
Я открываю рот, чтобы ответить, но она меня останавливает:
- Можешь не отвечать.
Я не отвечаю.
- У вас о комете Лоренца сообщили? - говорит жена. - Или все еще скрывают?
- Лоренца? - говорю я. - Может, и Лоренца.
